— Кажется, твой новый друг может помочь куда лучше, — заметил он, имея в виду Стаса. — Это достойная замена. Так что оставляю тебя на него. У тебя замечательные друзья, и они это доказали, вырвав тебя из лап смерти. С ними тебе не должно недоставать меня. А мне пора. Ты не представляешь, каких мне трудов стоило упросить разрешить попрощаться с тобой, я ведь знал, что ты думаешь, что опять подставил меня.
— Спасибо, — от души поблагодарил я. Впервые в моей новой жизни я чувствовал себя так легко. — Я тебя никогда не забуду, дружище.
— Прощай, — улыбнулся он и исчез. Навсегда. Вот теперь я по-настоящему обрадовался своей новой жизни. Было немного грустно, но теперь я точно знал, что ему там будет хорошо.
Телевизор снова заработал, и в это же мгновение в комнату заглянула бабушка.
— Ты с кем-то говорил? — поинтересовалась она.
— Нет, — я покачал головой, но мне очень хотелось смеяться и плакать одновременно. — Это телевизор.
— Что-то смешное показывали? — удивилась она. Но по моему выражению лица нельзя было ничего понять. — Или грустное?
— Очень, — неопределенно ответил я.
— Вы чего тут? — вслед за бабулей в комнату вошла и Лена. — Ой! — она увидела мою светящуюся физиономию. — Что-то случилось?
— Да, — я подошел и обнял ее. — Я, кажется, придумал имя для нашего сына.
— Да-а? — поощрила она меня продолжать.
— Александр. Как тебе?
— Так вот что за телевизор, — немедленно догадалась она. — Мне нравится. Очень.
— Слышишь, ба? — я повернулся к бабуле. — Твоего правнука будут звать Сашкой!
ЭПИЛОГ
После смерти Кришны алтари можно было уничтожить с помощью обычного огня, что мы немедленно и сделали. А оставшихся в живых зеленых, потерявших силу, поместили под охрану.
Маги Стихий некоторое время прикидывались оскорбленными, что я не предложил никому из них пожертвовать собой или тянуть жребий, но я-то знал, что после драки легко махать кулаками.
Моя магия, как и предполагал Захар, полностью восстановилась через полтора месяца. Это было потрясающе, снова обрести силу, и я понял, как же был глуп, пытаясь отказаться от магии. Это же понял и Игорь Брагин, который вошел в ряды черных магов. Света осталась с ним. Она сказала, что неважно, одним магом больше или меньше в ее жизни. Бабушка же на это только воздела глаза к потолку.
А в скором времени ко мне пришел Захар и поведал, как собирается жить дальше.
— Почему ты еще не в Москве? — удивился я. — Ведь все закончилось, ты можешь спокойно жить в столице, куда так стремился.
— Москва Москвой, — сказал он. — Она никуда не денется, а дорогих людей не так много.
— Ты о Сырине? — притворился я, что не понял.
Он улыбнулся.
— Я о тебе, балбес, — но этот его «балбес» прозвучал комплиментом.
Захар остался во Владивостоке и занял место Красова как главы магической администрации.
А Сырин так и остался только помощником, впрочем, он и не стремился к повышению. К нему переехал Стас, и теперь бессмертный старик не скучал. Нет, он не стал новым учителем Стаса, у парня больше не было учителя, он с успехом сдал все экзамены и был официально признан магом, а у мага может быть только бывший наставник, коим я и остался. А куда ж деваться? Оставалось только надеяться, что ему скоро надоест шутливо звать меня «мастер-учитель».
Итак, через два с половиной месяца я вернулся на работу в больницу и снова стал спасать десятки жизней в день, это было трудно, на это уходило очень много времени и сил, но это стоило того.
Пресса больше не приставала, удовлетворившись тем, что раз я не неуязвим, значит всего лишь человек. Да-да, в одной из статей так и было написано: «Придется смириться с мыслью, что Ветров всего лишь человек». Нет уж, можно быть всего лишь магом.
Семья бабы Клавы в прессе была разбита в пух и прах. Но мне не было жалко Клавдию Андреевну. Она отплатила злом на добро и получила по заслугам. И в скором времени Бушковы переехали из нашего дома. Куда они отправились, не знаю, не интересовался.
И еще, совсем забыл, я бросил курить! Не стоит потакать своим слабостям, надо бороться. И политика самобичевания — это точно не выход. Просто удивительно, сколько открывается тебе после смерти. Я понял столько, что всей бумаги мира не хватит, чтобы это описать. Только после смерти я вдруг по-настоящему понял, что жить стоит.