Ладно, сперва надо почувствовать чужую боль. Я не был уверен, что мне это понравится, ведь мазохистских наклонностей я в себе как-то не замечал. Но выхода не было. Ну был, конечно, — позвать кого-нибудь из других Стихийных. Но тогда Захар меня бы прибил. И я решил позвать помощь в случае провала.
Закрыл глаза и попытался расслабиться. Гармония и спокойствие… Только шорох травы… Только шепот ветра… «Ветер, помоги мне, — мысленно позвал я, — ветер, помоги!» Он ласково коснулся меня, будто это не он только что сносил все на своем пути.
И вдруг я что-то почувствовал. Толчок в грудь, потом еще. И внезапно на меня обрушилась такая волна боли, какой я еще не испытывал ни разу в жизни. Хватая ртом воздух, я повалился на траву, обхватив себя руками. Казалось, еще один вздох, и… конец.
— Денис! Денис! — перепугался Захар. — Денис, что с тобой?! Вставай!
Я не мог встать. Я и дышал-то с трудом. Но ведь и Захар не мог встать. Из-за меня, моей оплошности. Я не мог позволить ему лежать. У меня было кольцо, но не было сил позвать на помощь. Почему же Захар не зовет?
— Денис, ты можешь! Вставай! Денис!
Я не мог. Не мог терпеть эту адскую боль. Но Захар в меня верил. Я должен был!
Сделав над собой неимоверное усилие, я приподнялся. Из глаз хлынули слезы от боли. Но я не позволил себе упасть.
— Ты можешь, — прошептал Захар.
— Могу, — выдавил я, протянул руку и коснулся его. — Могу!
С этим прикосновением что-то произошло. Боль вдруг усилилась, хотя это казалось невозможным. Я стиснул зубы. Боль достигла своего апогея, качнулась и стала уменьшаться. Через минуту она исчезла. Голова была как ватная, сил не было…
— Могу, — прошептал я, падая.
Захар исцелился и с несвойственной ему прытью успел вскочить и поймать мою голову, чтобы она не грохнулась о землю.
— Можешь, — улыбнулся он. — Ты еще всем нам покажешь…
***
Так началось мое хождение по мукам. И это вовсе не метафора. Это правда. То, что я сумел излечить Захара, послужило пробуждением моего дара врачевания. Только проблема в том, что я не только исцелял, но и чувствовал боль других. Это было с непривычки чудовищно тяжело. Я постоянно чувствовал страдания любого, кто приближался ко мне, иногда сильные, иногда нет. Захар говорил, что со временем я перестану замечать боль. Наверное, я должен был к ней привыкнуть, правда, не понимал, каким образом. Мне было необходимо поговорить с кем-то из магов Стихий. Но никого из них я не видел, а звать кого-то через кольцо можно было лишь в экстренных ситуациях.
А Захар, Красов и Сырин знали об исцелении ненамного больше меня. Кроме того, у них сейчас появилась новая пища для размышлений. Дело в том, что погода во Владивостоке внезапно улучшилась. Ее портили, чтобы навредить людям, черные маги. А, почему они отступили сейчас, никто не мог понять. Хотелось бы верить, что черные испугались воссоединения Стихий. Но это было весьма маловероятно. Следовательно, они затаились до более удобного момента, который, естественно, не заставит себя ждать.
Теперь наша приморская троица ломала голову, какой же шаг предпримут черные силы на этот раз. Вот только ответов не находилось.
Я же был очень даже рад. Ведь покончить с врагами мы могли только, если бы они появились. А раз их не было, я имел возможность побольше всему научиться. Кстати, я уже начал изучать иностранные языки, чем невероятно гордился.
***
В тот запомнившийся мне день я заперся в своей комнате и корпел над итальянским. Пурген уже не выдержал и сбежал спать в Светкину комнату, а Иосиф Емельянович продолжал наблюдать за мной, изредка что-то советуя.
— Сейчас мозги в трубку свернутся, — проныл он где-то на пятом часу занятия.
— Я не заставляю тебя себя слушать, — заметил я.
— Но мне ж интересно.
— Спасибо за заботу, — улыбнулся я.
Домовой пристально на меня посмотрел и задумчиво почесал свою седую головенку.
— Тебя что-то беспокоит? — наконец спросил он.
— Учеба, — ответил я. К чему скрывать очевидное? Мне правда было паршиво.
— А что с учебой? — Емельяныч, не понимая, посмотрел на лежащий на кровати учебник итальянского. — По-моему, у тебя неплохо получается.