— Зачем тебе это?
От этого вопроса я, честно говоря, растерялся. Как это — зачем? Помочь хочу — вот зачем! Но ответил я почему-то совершенную глупость.
— Потому что я хороший человек.
Ее губы дернулись в некоем подобии улыбки.
— Всем известно, что по-настоящему хороший человек сам себя никогда хорошим не назовет.
— Ну вот, — я сделал вид, что обиделся, — один единственный раз себя хорошим назовешь, тебя уже во всех смертных грехах обвиняют.
Но надежды не оправдались, моя «гневная» тирада ее не разговорила. Черт! Да так и свихнуться недолго. Многие девушки после таких нападений обращаются к психологу, чтобы прийти в себя. В том, что Писа этого не сделает, я не сомневался. Поэтому ей было необходимо с кем-то поговорить. Моя бабушка — надо отдать ей должное — пыталась, но сквозь Ленкину замкнутость не пробилась. Нет. Здесь нужен не совет старшего, тут необходима дружеская поддержка. Чья, интересно? Я так понял, у Писаревой и друзей-то не оказалось, одна Машка чего стоит.
А Ленке нужна была простая человеческая помощь, кто-то, с кем можно было бы поговорить. Не сказать что меня к Писе тянуло или мне хотелось бы вставать посреди ночи — хоть и бессонной — и трепаться с ней, но не мог я почему-то не вмешаться. Все-таки что-то хорошее во мне было, бабушка с воспитанием постаралась.
— Слушай, — сделал я очередную попытку, — мне тоже не хочется никому навязываться, у меня с чувством такта все в порядке. Но когда кому-то требуется помощь, а в моих силах ее оказать, я не могу сидеть на месте.
— Ты уже помог мне. Спасибо. Дальше я справлюсь.
— Что ж тогда плачешь? — хмыкнул я.
— Это стресс. Все пройдет.
— Замкнуться — не самый верный способ прийти в себя.
Она по-прежнему любовалась стенкой.
— Сам ведь по разговору с Машей понял, какие у меня друзья.
— Вообще-то, да, — признал я. — У меня таких друзей отродясь не было.
— А у меня всю жизнь, — она быстро глянула на меня мокрыми серыми глазами и снова отвернулась, — так что поверь, замкнуться легче.
Нет, логика, конечно, железная, но, честное слово, идиотская и из себя выводит довольно-таки быстро. Я вообще человек вспыльчивый, так что терпения у меня уже не оставалось.
— Слушай, а ты не думала, что у тебя друзей нет не потому, что тебя не замечают, а потому, что ты сама их сторонишься? — ну наконец-то, Ленка соизволила на меня посмотреть и не отвернулась. Правильно, посмотри и кончай фордыбачить, когда к тебе заботу проявляют. — Я, между прочим, сейчас огроменный шаг тебе навстречу сделал, а ты его лихо отфульболила. Может, и друзья у тебя такие потому, что ты их не пушечный выстрел не подпускаешь?
Она закусила губу, внимательно глядя мне в лицо, будто пытаясь понять, проявляю ли я актерское мастерство или говорю искренне. Но не успел я возмутиться, как девчонка разжала губы:
— Прости.
Я аж задохнулся.
— За что простить?
— За то, что… За все то есть. Ты ведь ко мне всегда хорошо относился, единственный из мальчишек со всего факультета со мной здоровался…
Теперь мне стало стыдно. Никогда я к ней хорошо не относился. Писа и Писа, просто учимся вместе, вот и здоровался, не особо задумываясь.
Ладно, зато мне ее разговорить удалось, потому что она продолжала:
— Может, ты и прав, что я всех отталкиваю, но только даже если я сама к людям тянусь, они тогда сами от меня шарахаются, отталкивают, нет, даже отпихивают, отшвыривают. Знаешь… знаешь, как мне в душу запало, когда ты со мной тогда в аудитории ОЖМ не поздоровался?
В душу запало? А у меня, наоборот, из памяти выпало, не напомни она сейчас, не в жисть бы не вспомнил. Но извиняться в ответ я не стал. Нет уж, слишком много извинений на одну ночь.
— Да это Романыч меня расстроил, — пояснил я и, помолчав, добавил: — Ты ведь теперь его любимицей стала.
Она поморщилась.
— Подумаешь, любимица. Мне от этого не холодно, не жарко. А хотя… холодно, — и Ленка закуталась в одеяло. По мне же, в комнате было тепло, даже жарковато, спи я тут, я бы еще и форточку открыл.