Словом, первая пара прошла в молчании. А на перемене перед второй я заметил, что половина народа все время перешептывается за спиной. «Интересно», — подумал я и начал прислушиваться, догадываясь, по поводу чего распустили сплетни. Тем более что самая большая «кучка» собралась возле Машки.
До меня долетел обрывок фразы: «Говорю, они с Писой…» Что мы с Писой, я не услышал, но догадаться не составило труда. Но я вовсе не расстроился. На общественное мнение мне было, мягко говоря, начхать. Пусть себе треплются, Писарева хоть раз побудет в центре внимания.
Но другая фраза, которую я услышал целиком достаточно ясно, меня задела и разозлила до крайности. «Ну, Дэн дает! Чего позориться-то?» Нет, обсуждайте, что хотите, но по крайней мере позаботьтесь, чтобы предмет сплетен вас не слышал. Кроме того, эти слова меня задели. Хорошо хоть Ленка этого не слышала, потому что ничего более обидного для нее я просто не мог придумать. И, вообще, какое право они имеют решать за меня, с кем мне встречаться, а с кем — нет? И уж точно мне виднее, что для меня позорно.
После той ночи и нашего разговора я испытывал к Писе добрые чувства. Она оказалась довольно интересной и вовсе не глупой собеседницей. И сейчас мне стало обидно не за себя, а за нее. Меня-то парой фраз не пробьешь, а она и так уже забита глупым общественным мнением до предела. Меня почему-то всегда любили обсуждать, народ по непонятной мне причине вечно интересовало, когда и с кем я встречаюсь, с кем сплю и так далее. И вот теперь из-за меня под удар попала Ленка.
— А может, это неправда? — донесся до меня голос того самого Сережки, который заложил меня перед бабушкой. — Может, Ветер просто прикололся?
Прикололся. Ну и что? Нельзя? Я тебе щас штаны к интересному месту булавкой приколю, чтоб язык не распускал…
Всю вторую пару я просидел в раздумьях, как бы всем этим сплетникам утереть нос, чтобы это не повредило Писаревой. Любой мой выпад мог привести к тому, что все бы поняли, что я Машке по телефону наврал. Короче, я бы поигрался, а Ленка как была ниже кафеля в уборной, так и осталась бы.
Нет уж, не хотел я взбираться наверх по трупам, тем более что я уже был наверху.
К концу пары я определился, что делать. Писе это поможет, мне — нет, но доставит моральное удовлетворение, когда я увижу обалдевшие рожи своих однокашников.
На перемене я подошел к Писаревой.
— Слышала слухи? — поинтересовался я.
Она испуганно посмотрела на меня.
— Краем уха. Не прислушивалась. И так ясно, что напридумывали всякой дряни… Прости.
— За что? — не понял я. — Это я бросил Машке кость.
— И что теперь делать?
— Утереть им нос, а потом забудут, не переживай.
На следующей паре писали работу. Момент для воплощения моего плана — лучше не придумаешь.
До звонка было минут пять. Писарева первой сдала работу и вышла. Я тут же сдал свою и вышел за ней.
— Лен, подожди! — окликнул я ее в коридоре.
Она вернулась.
— Встань сюда, — распорядился я, и мы остановились как раз напротив дверей, откуда через пару минут вывалятся наши одногруппники.
— Что ты хочешь? — подозрительно спросила Ленка.
— Хочу поднять твою репутацию.
Она не понимала.
— Зачем?.. То есть, каким образом?
— Я люблю удивлять. А ты разве нет?
— Нет… Не знаю…
— Значит так, — собрался я. — У тебя нет парня. Задумывалась — почему?
— Со мной что-то не так? — предположила она.
— В общем, да, — согласился я. — Все считают, что с тобой что-то не так. А если кто и полагает иначе, то он никогда к тебе близко не подойдет, боясь мнения тех, кого не спрашивают.
— Я это знаю, — удрученно признала Ленка. — И что же ты предлагаешь?
— Кое-что, — уклончиво ответил я. — Но, гарантирую, после этого отношение к тебе изменится.
— Каким образом?
Прозвенел звонок.
— А вот таким!
Я притянул ее к себе и поцеловал. Она перепугалась, но быстро сообразила, что к чему и попыталась ответить на поцелуй. Бедная Ленка не знала, куда деть руки, но, наконец, сообразила, что следует меня обнять.
Из аудитории посыпали наши обожаемые одногруппники, и все так и остановились, поразевав рты.