– Вы чё, охренели там??? – воскликнул Джон, кинувшись в свой боксоблок.
Он пробрался через железные обломки в рваный лаз, проломленный взрывом. Наклонился над искорёженной переборкой люка, словно скомканным ударом ураганного ветра куском картона. К одному из болтов, чудом уцелевший, прицепился испуганный сверчок. Террариум был перевернут, Жорж пропал.
Коридор между модулями загорелся вдруг нежным голубым светом. Джон подошёл к иллюминатору, вжался в приятную прохладу стекла, но не увидел ничего, лишь размытое пятно удаляющегося аварийно-спасательного корабля, мелькающего среди звёзд как малая лиловая блестка.
Он уловил гулкий звук: то ли треск упавшей обшивки, то ли слабый удар, перебой собственной крови. Обретая очертания, будто минувшее сновидение, появился робот. Черный, грязный как маслянистая лужа, отразившая солнце. Он остановился, хохотнул, обвёл хитрым взглядом изломанные стены и своды, но вдруг погрустнел, заметив Джона.
– Как?! Разве вы не покинули станцию со всеми? Я думал, я, наконец остался один, хоть и выжил…
– Так это ты все натворил, да?! Взорвал станцию?! Что молчишь, ржавая ты кастрюля?! Вон как глаза забегали!
– Я вовсе не хотел причинить вред людям. Я хотел убить себя…
– Так ты же по нам долбанул!
– Как по вам? Я случайно неудачно упал в дирадиевую камеру.
– Случайно?
– Ну ладно, не совсем случайно. Но я даже долететь не успел, как меня отбросило взрывной волной на купол. А оттуда я уже по стеночке, по стеночке… Мои программы повреждены с рождения – я даже не могу прекратить свое бренное существование по-человечески.
– Так ты и не человек. Это лишь подтверждает то, что ты-таки подчиняешься Законам роботехники.
– Зато я теперь, как и хотел, черный! Настоящий эмо!
– Могу воткнуть тебе в зад розовое перо из икебаны мисс Лебовски для завершения образа. Ты не видел Жоржа?
Семиколон виновато блестел глазами в синеватых лучах аварийного фонаря. Джон почувствовал свою незащищенность, открытость, он стал уязвим, весь на виду, на серо-серебряной ладони опустевшей станции.
***
Джон быстрым шагом прошёл по Полушкинскому переулку и упёрся в Полушкинский тупик, где, сидя на смотровой площадке у «Купола», ждал Семиколон.
– Здорово я все-таки придумал назвать переходы в свою честь. Чувствую себя как дома, но жены с тёщей нет, – он удобно уселся в кресле, закинув ногу на ногу, закурил и выпустил дым в сторону робота, но не в лицо, а мимо, вдоль виска. – Когда с ними жил, то придумал единицу измерения вредности в 1 ТеЩ. Как-то сказал бывшей, что в её матушке вредности как в пяти средних тещах по 0,5. В итоге обе на меня окрысились от передаваемой по наследству вредности.
Семиколон наклонился вперед, поднял с пола высокий стакан, сдул с белой шапки утонувшего муравья и протянул напиток Джону.
– Угощайся.
– Муравьиное?
– Оно самое.
– Не спирт, конечно, но сойдёт, – Полушкин поднял к губам стакан, пил светлое, как янтарь, пиво, двигая сильным смуглым кадыком. – Крепкое, зараза. Давно хотел тебя спросить, Семиколон, откуда у нас взялись муравьи, и главное, как ты заставил их делать пиво?
– А-а-а, все очень просто, для робота… Разводить муравьев была очень плохая идея. Поэтому я решил попробовать. Заказал несколько муравьиных ферм, которые разбились при взрыве. А полгода назад я заметил, что что-то портит конструкции станции. Насколько я выяснил, с этим связаны муравьи. Во всех нормативных документах брожение значится естественным процессом в одном ряду с тлением и гниением. И хотя я так до конца и не разобрался, какие тонкости отличают окисление от того, как процесс жизнедеятельности муравьёв разъедает конструктивные элементы, но скажу тебе, пиво они делают отменное.
– Ничего не понятно, но ладно. Давай, помянем Жоржа. Уже год нет его с нами, а я до сих пор слышу по ночам цокот его коготков по стене, – Джон всхлипнул и злился пьяными слезами.
– Тихо-тихо! Кажется, они начинают!
В семи иллюминаторах купола загорелись гигантские карлики, меняли цвет – от белого и нежно-лазурного, до зловеще-фиолетового и кроваво-красного. Из пустынно-пышной бесконечности в потоках млечного пути, в притихшем блеске, в тончайших, хрупких осколках комет, скрывались луны, выпуская клубящиеся тени и свет. И на этом холодном свету начинали просыпаться незримые существа, разминали затекшие мышцы, чистили короткие крылья, щупали воздух тревожными чуткими усиками.
«Рик-рин-рин!» – запел сверчок.