Дювалю было лет пятьдесят; он был горбатый от рождения и вдобавок хромой. На этом злая природа не успокоилась и наградила его огромным приплюснутым носом. Лишенный обычных человеческих радостей, всю жизнь мечтавший о семейном очаге, он ожесточился, так как мечта эта оказалась несбыточной.
Дюваль был далеко не глуп. Он с отличием окончил курсы радиооператоров, был весьма начитан — проводя большую часть времени один, у себя в рубке, он жадно глотал книги. Вот к этому-то одинокому человеку и стал приходить каждый вечер Мартин в поисках сочувствия и дружеского общения. Дюваль приносил из буфета небольшой кофейник, ставил его на столик рядом с пишущей машинкой и разливал кофе, а Мартин садился напротив на табуретку. Однажды он сказал:
— Я рад, что могу поговорить с вами, а то ведь здесь с ума сойдешь.
— Ты слишком серьезно ко всему относишься.
— Вы хотите сказать, как Нельсон?
— Нет, вы с ним разные. Он тоже серьезный, но у него на первом месте политика. По-моему, Нельсон дрался за правое дело. Только вот тактики его я не одобряю.
— Почему же вы остались на судне, если считали, что Нельсон в принципе прав?
Дюваль забарабанил пальцами по столику, отвел глаза.
— Поверь, мне это было нелегко. — Он говорил тихо, тщательно подбирая слова: — Во-первых, я уже не молод; во-вторых, я рисковал бы своим местом, а места радистов не валяются, ты это знаешь, сам собирался стать радистом. И, наконец, пойми, что человеку с моей внешностью попасть на судно трудно, а ужиться на нем еще труднее.
— А чем плоха ваша внешность? Вы ничего, ей-богу! — попытался утешить его Мартин.
Дюваль улыбнулся:
— Спасибо, друг.
— Но объясните, почему вы миритесь с тем, что вам не по душе?
Дюваль закурил и снова взглянул на Мартина.
— Я повторяю: в принципе Нельсон прав. Но он не учел силы своих врагов. Любой здравомыслящий человек понял бы, что такой важный груз уже не завернуть обратно. И ему следовало считаться с реальностью. Ведь он все равно не смог помешать выходу судна в море.
Мартин покачал головой.
— Пока вы мне еще не ответили...
— Хорошо, скажу, чтобы было понятнее. Я тоже против отправки такого груза белым генералам. В этом отношении я полностью поддерживаю Нельсона. Продовольствие русским детям — да, оружие генералам — нет. Но между мной и Нельсоном есть разница: мне ясно, что такие протесты ни к чему не ведут. Теперь ты понял?
Мартин нервно потирал руки.
— Я знаю одно: Нельсон с командой на берегу, а мы с вами в море. И лучше бы нам наскочить на айсберг и потонуть.
— Брось! — сказал Дюваль. — Зачем так отчаиваться? У тебя вся жизнь впереди.
— Моя жизнь исковеркана. Я и сам теперь не знаю, чего хочу.
Послышался писк позывных. Дюваль с улыбкой повернулся к Мартину:
— Дают сводку погоды. Ну-ка, Мартин, покажи, чему тебя научили на курсах. Принимай!
Мартин пересел на место радиста, заложил бумагу в машинку и, искоса поглядывая на Дюваля, начал принимать и печатать сводку.
■
В этот вечер в столовой команды было много народу. Мартин сидел на своем обычном месте, Гуннар и Чернявый тоже. По лицу Чернявого Мартин понял, что сейчас последует новая провокация. Чернявый налил себе кофе и обратился к Мартину:
— Не знаешь, кто донес капитану, что мы выпивали?
— Понятия не имею.
— Что изволил сказать наш профессор? — спросил Гуннар.
— Говорит, что не знает. Этот мозгляк вообще не желает с нами водиться.
Теперь все взгляды были обращены на Мартина и Чернявого. На лбу у Мартина выступил пот, руки задрожали. Он бы с радостью убежал, но от страха словно прирос к скамье.
— Я же сказал, что...
Однако верзила не дал ему договорить: он стащил его со скамьи и, толкнув в грудь, прижал спиной к переборке.
— Слушай ты, мразь! — прошипел он, нацеливаясь кулачищем в челюсть Мартину. — Мы не желаем сидеть с тобой за одним столом, ясно? Теперь будешь жрать в гальюне. — И, не дав Мартину опомниться, вытолкнул его за дверь. Возвращаясь к столу, Чернявый заметил насмерть перепуганного стюарда.
— Эй, крыса! — крикнул он ему. — Будешь кормить этого парня в гальюне. Понял?
— Понял, понял! — пролепетал стюард под общий хохот команды.
Мартин долго не мог прийти в себя. Он еле добрел до каюты, — ему казалось, что его и здесь настигает гогот штрейкбрехеров. Он подошел к своей койке и повалился на нее ничком. Перед глазами неотступно стояла бандитская рожа Чернявого, вновь и вновь вспоминалась унизительная сцена в столовой. Мартин зарылся лицом в подушку и заплакал. И вдруг вспомнил Нельсона, услышал его слова: «Не будь трусом, Джек. Иди с нами — ведь мы защищаем правое дело!» На миг перед ним возникло доброе лицо товарища, и у него стало легче на душе.