Все подняли стаканы, и капитан осушил свой первым. Остальные последовали его примеру. Стюард налил всем снова и отошел. Бивер хвастливо продолжал:
— Я горжусь этим поручением. Не всякому капитану оказывают такое доверие...
Русские весело переглянулись.
— Мы знаем, какое значение придаете вы и ваше командование своевременному получению американской помощи. От нее зависят мир и демократия у вас в стране. Мы верим: все, что нами доставлено, будет использовано с толком и поможет вам одержать победу над врагом. Я предлагаю тост за спасение России, за мир, за благоденствие русского народа.
— Золотые слова! — одобрительно сказал русский в очках.
— Благодарю вас, сэр! — церемонно ответил капитан. — Простите, не разобрал вашей фамилии...
— Кравченко. Борис Кравченко, — ответил тот.
— Красивая фамилия... — рассеянно проронил Бивер.
Кравченко поднялся, поправил очки.
— Капитан, от имени наших бойцов и командиров, от имени всего русского народа приношу вам благодарность. Вы совершенно правы: все, что мы от вас получим, будет использовано для разгрома врага. Да, мы боремся за мир и демократию. И то, что американский народ заинтересован в нашей судьбе, имеет для нас большое значение: мы видим в этом проявление международной солидарности. Я предлагаю тост за человека, который войдет в историю как вождь народов, как великий стратег, — за Ленина!
— Как вы сказали — за Ленина? — вскричал Бивер и от испуга выронил стакан. Лицо его вдруг стало пепельно-серым.
Лицо Кравченко тоже приняло новое выражение — оно стало жестким и непроницаемым.
— Вот именно, за Ленина, — подтвердил он. — Что-нибудь не так, капитан?
— Но ведь Ленин — большевик! — выкрикнул капитан с нескрываемым ужасом. — Значит, вы тоже большевики! А этот груз предназначен тем, кто с вами борется!
Кравченко перевел слова капитана своим спутникам, и они рассмеялись. Потом он снова обратился к капитану:
— Как вы сами только что изволили заметить, груз предназначается тем, кто борется за мир и демократию, за благоденствие русского народа. Значит, он предназначен нам. Ведь мы и есть народ!
Капитан злобно кусал губы. В глазах его были ярость и страх.
— Это предательство, — выдавил он из себя.
Кравченко усмехнулся:
— Неверно. Вот если бы вы прибыли сюда на три дня раньше, то борющийся русский народ получил бы удар ножом в спину. Тогда это было бы предательство.
Четверо русских поднялись. Кравченко, у которого еще оставалось на донышке немного виски, поднял стакан.
— За ваше благополучное возвращение в Штаты, капитан! — Он допил и подал знак товарищам. Кивнув на прощание, они вышли.
Едва за ними захлопнулась дверь, капитан зверем накинулся на своих помощников:
— Вон отсюда все — вон!
Салон опустел. Оставшись один, капитан попытался осмыслить происшедшее. На палубе скрипели грузовые стрелы, слышалась русская речь. Бивер подошел к иллюминатору: сквозь толстое стекло было видно, как выгружают на причал орудия в громадных ящиках с надписью «Продовольствие».
Бивер налил себе еще, выпил одним духом и запустил бутылкой в переборку. Осколки брызнули во все стороны, виски потекло на пол.
— Пропади они пропадом, эти русские! И Мэтьюз тоже — чтоб ему пусто было! И этот чертов сын Нельсон, чтоб его разорвало! — Бивер схватил другую бутылку и со всего маху швырнул ее в большое круглое зеркало на стене. Потом плюхнулся на стул и уронил голову на руки. Скрип лебедок и стрел приводил его в ярость. Он заткнул уши, чтоб ничего не слышать, и вскоре заснул пьяным сном.
■
У трапа стоял на часах бородатый партизан с винтовкой. Кармайкл, принарядившийся и надушенный, фланирующей походкой приблизился к трапу.
— Иду на берег выбирать себе красотку! — на ходу крикнул он коку, но русский преградил ему путь винтовкой.
— Нельзя! — произнес он решительно, и юнга ошеломленно отступил.
Мартин, стоявший тут же, видел эту сценку.
— Что значит «нельзя»? Ты понимаешь по-русски? — растерянно спросил юный ловелас.
— А то и значит, что сиди и не рыпайся. И никаких тебе русских красоток! — пояснил Мартин.
— Вот это здорово! Проделать такой путь впустую! — огорченно воскликнул Кармайкл.
Мартин повернулся и зашагал прочь.
— Ты куда? — поинтересовался капитанский любимчик.
— В столовую, обедать.