- И как это ты, Сашка, решился на такое?! - испуганно говорит она, а в глазах у нее восторженные звездочки. - Ведь занялся бы дом, ну куда бы ты уполз?! Сгорел бы!
- Подумаешь, - равнодушно отвечаю я. - Все равно в воскресенье… - на большее выдержки у меня не хватает, предательский комок подкатывает к горлу.
Катя молчит, потом с завистью произносит:
- Ух и отчаянный ты! Я бы не смогла так. Ни за что не смогла бы! А Митя, наверно, смог бы. Он тоже отчаянный. Недавно с Севкой ракету смастерил. Знаешь, Митька говорил, что она даже взлететь должна была. Напихали в ракету всякой дряни - пленки старые из фотоаппарата, спичек коробок десять, а потом ка-а-к подожгли!
Глаза у Кати становятся большими и круглыми, и я не знаю, чего в них больше - осуждения или восхищения.
- Ну и что? - заинтересованный, спрашиваю я.
- А она как взорвется, ракета эта! - возбужденно говорит Катька и хохочет так заразительно, что даже я начинаю улыбаться. - Как взорвется! Митька хлоп на землю и ноги кверху. А Севка как струсит да во весь дух в школу. «Скорей! - кричит. - Там Митька для науки разорвался!» Прибежали мы к Митьке на двор, а он уже очухался. Сидит весь красный, как помидор. Мы к нему: «Митька, что с тобой?» А он и отвечает: «Затычки, - отвечает, - из дюзов вынуть забыли. Выхода газам не было. Вот она и взорвалась». Так его после этого просто извели ребята. Все спрашивали, как это он про затычки забыл.
Я вспомнил свою ракету, серебристую и легкую, вспомнил, как она хрустнула и сплющилась, под сапогом у дяди Пети, и снова какой-то сухой ком начал царапать мне горло.
- Митька у нас вообще мастеровой, - продолжала болтать Катька. - Его батя тракторист в колхозе. Митька возле него на тракторе работать выучился. Весной нам пришкольный участок весь чисто вспахал. А батя только стоял и командовал. Митьке даже девятиклассники завидовали. Они пока все больше теорию изучают, на тракторе только в десятом работать начнут. А Митька уже умеет.
- Да ну? - удивляюсь я, представляя себе маленького круглоголового Митьку в шапке с прожженной дыркой за рулем трактора. - А ты не того?..
- Не веришь? - обиженно моргает Катька, и на лбу у нее появляется морщинка.
Я вспоминаю, как метнулся Митя легкой тенью в разбитое окно, из которого валил дым, как мял в руках свою шапку, и говорю:
- Верю, верю! Он хороший парень! Смелый!
- Отчаянный, - как эхо отзывается Катька. - Самый что ни на есть отчаянный во всей деревне.
- Ты с ним, верно, дружишь? - с завистью спрашиваю я.
Катька отворачивается к окну, и я вижу, как даже сквозь размазанную сажу проступает на ее щеках румянец, а уши вспыхивают, как подожженные. Она теребит выгоревшие хвостики косичек и, запинаясь, отвечает:
- Ну, дружу… - и торопливо добавляет: - Ты не думай, он со всеми дружит, не только со мной.
И глубоко, как взрослая, вздыхает.
Мы замолкаем. Я нетерпеливо поглядываю в окно. Поскорей бы пришли ребята!
Медленно-медленно тянутся минуты. Ходики остановились, свинцовая гирька опустилась к самому полу. Катька выходит в мою комнату. Я слышу, как она передвигает там кровать, тумбочку.
Наконец она влетает ко мне.
- Бежит! - кричит она. - Митя бежит.
А спустя минуту Митя, тяжело дыша, протискивается через выбитое окно.
- Послал, - задыхаясь, говорит он. - Все в точности, как ты сказал. Молнией. Минск, Кленовая, 14, квартира 3. Егору Сергеевичу Зенченко. Приезжайте немедленно хутор Качай-Болото, Далековского района. Автобусом до Сосновки. Саша Щербинин. Так? Держи квитанцию.
- Так, - отвечаю я и изо всех сил трясу Митю за руку. Он морщится и прикусывает губу. Я отпускаю руки и смотрю на его ладони. На них, как подушки, вздулись волдыри.
- Прости, Мить, - говорю я.
Он конфузится и бормочет:
- Ладно уж. Подумаешь, важность какая…
А лицо у него бледное, и я знаю, что это больно.
Я отворачиваюсь к стене и чувствую, как трясутся у меня плечи.
У дома, протяжно взвизгнув тормозами, останавливается машина.
- Сюда, Артем Палыч, в окно, - слышим мы Севкин голос, и кто-то добродушно отвечает ему:
- Да ты что, очумел, парень? Разве я с моей комплекцией пролезу?
- Председатель, - торопливо говорит Катя. - Молодец, Севка, самого разыскал!
Я вспоминаю, что мама всегда кладет ключ над дверью, и кричу:
- Над дверью ключ! Над дверью пошарьте.
- Вот это другое дело, - басит Артем Павлович.
Лязгает замок, скрипит дверь, и он входит в комнату. Севка проскальзывает вслед за ним.
- Ну, где тут ваш самый главный поджигатель? - спрашивает председатель колхоза и внимательно смотрит на меня из-под надвинутой на самый лоб папахи.