- Я - в светлое будущее, - отвечаю я и приподнимаюсь на подушке.
- А ты лежи, лежи, - говорит дядя Петя и задумчиво жует нижнюю губу. - В будущее, значит? А какой тебе, мил человек, прок от этого самого будущего? Ты ить калека, на тебя дунь - ты и погас, ровно свечка.
- А я для себя особого прока и не ищу. Я хочу, чтобы всем людям хорошо было. Понимаете? Не мне, а всем, всем до одного.
- И мне, значит? - оскаливает дядя Петя мелкие почерневшие зубы.
- Вам нет, не пустят вас туда, - решительно отвечаю я.
- То-то и дело, что не пустят, - охотно соглашается дядя Петя. - А поскольку до твоего будущего еще далеко, нужно мне, выходит, в этой жизни устраиваться, потому как хоть и короткая она, а прожить ее хорошо хочется. Хорошо хочется жизнь прожить.
И дядя Петя, прищурившись, смотрит на меня.
Сейчас он меня ударит. Сейчас он схватит меня за горло своими короткими толстыми пальцами с обломанными ногтями, и… это будет конец. Ну и черт с ним! Все равно я не могу молчать!
- Сволочь вы, дядя Петя, - хрипло говорю я. - Сволочь и гад, самый распоследний гад.
Но он не бросается на меня. Нет, он снова довольно улыбается, будто я ему сказал, что он самый лучший человек на свете, и только под глухой щетиной у него, набухают скулы, и тонкие, плотно прижатые к сплюснутому черепу уши медленно наливаются кровью. Он хлопает себя по волосатой груди, и хриплый смех булькает у него в горле.
- Угадал, ей-богу, угадал, - наконец говорит он. - Сволочь я и есть. А все почему? Да как раз потому, что хорошую жизнь люблю. Не там, - он показывает тупым пальцем в потолок, - не на небе, а здесь, на земле. А что нужно для того, чтобы на земле прожить в полное свое удовольствие? Деньги, брат, нужны, вот что! А где их взять, позволительно мне спросить?
- Заработать, - коротко отвечаю я.
- Ну, это уж дудки. Я ведь толковал тебе, что жизнь человеческая - миг перед лицом господним. Так что ж, выходит, я этот миг должен тратить на то, чтобы в навозе копаться или там за станком стоять? Шалишь, брат. А денег мне нужно многие тыщи. Чтоб я жил, значит, в полное свое удовольствие. И не в этой хате, а где-нибудь возле моря теплого. И чтоб было у меня… ну, чего только душа захочет: шкафы всякие, комоды, выпивка, закуска. И забор чтоб был. Здоровый, до самого неба забор. Чтоб ни один человек через него заглянуть не смог, ни одна блоха не пересигнула. - Он глубоко вздыхает, и глаза у него начинают блестеть, словно их смазали маслом. - Вот так, Сашка. Была б эта красивая жизнь у меня, и ничего бы я больше у господа-бога нашего не просил. А деньги, это, брат, главная сила. Агромадная силища! Потому как за них все можно очень даже запросто купить - тряпки всякие, почет, уважение, солнце даже купить можно. Завел себе такую лампу - кварцевая, что ли, - и грейся в полное свое удовольствие. А уж людей-то, и-их! Помани только рублем - враз побегут. Давить друг дружку будут, топтать, за горло хватать, а побегут. И всяк норовить будет себе кусок побольше урвать. Так-то, мил человек.
Я приподнимаюсь на кровати и, задыхаясь, говорю:
- Побегут, говорите? Такие, как вы, побегут. И брат Гавриил. И бабка. А дядя Егор не побежит! И Венька не побежит! Он за экскаватором побежит, а за рублем - ни в жизнь. Потому что плевать он на ваш этот самый рубль хочет!
Дядя Петя хмурится.
- Егор… Н-да, - озадаченно бормочет он, - этот, пожалуй, не побежит. Но он ведь не от мира сего, твой Егор. Для себя ни-ни, все для других. Квартирку-то ему на одного давали, а он комнату матери твоей уступил. «Потеснимся, - говорит, - пока, а то у Анюты совсем никудышная квартира. А ей дитя - это тебя, значит, - забирать из санатория надо». И уступил. Сам в райисполком ходил, ордер выправлял. - И с силой добавляет: - Дурной он, твой Егор! А сколько их, таких?
- Это дядя Егор дурной? - презрительно говорю я. - Нет, врете! Он умный. Он очень умный. И честный. И таких, как он, миллионы. А вот таких, как вы со стариком, верно, - раз-два и обчелся.
Я выпаливаю ему в лицо эти слова, а сам просто дрожу от радости: вот тебе, гад, получай!
Дядя Петя скребет чугунный затылок.
- Брешешь, - убежденно отвечает он. - Брешешь. Всяк человек себе тянет. Ну-ка, глянь на свою ладонь. Почему пальцы к себе идут, а не от себя? От бога!
- Дядя Петя, - говорю я, облизнув запекшиеся губы. - А ведь не верите вы ни в бога, ни в черта. Ну зачем вы об этом говорите?
- И это верно, - прищурившись, неожиданно подтверждает он. - Я уже говорил тебе: в рупь я верю.
- Дешевая ваша вера, - зло смеюсь я, приподнявшись на кровати. - И не рупь даже - грош ей цена.