Я так увлекся, что, когда Генка Козлов перебил меня, сразу даже не понял, что ему нужно. А он, насмешливо прищурившись, переспрашивает:
- А тебя, когда крестили, совсем голого в воду окунали?
Кто-то из девочек растерянно захихикал, я изо всех сил вцепился пальцами в крышку парты. Зачем он у меня об этом спрашивает? Почему мамины подруги никогда не спрашивали у нее о том, о чем ей не хотелось бы вспоминать?
Я смотрю на Генкино круглое довольное лицо, аккуратно причесанные, вьющиеся волосы, длинные, как у девчонки, ресницы, из-под которых он разглядывает меня, как букашку для коллекции, - с брезгливым и спокойным любопытством, и яростно рву ворот рубахи, он душит меня, а пуговица, как назло, не расстегивается.
- У тебя там крестик под галстуком? - одними губами улыбается Генка. - Ну-ка, покажи, сроду крестиков не видел.
Тишина… Ну откуда такая тишина? Может, я оглох, и все звуки - скрип парт, дыхание ребят, шорох книжных страниц - перестали для меня существовать? Что же это такое, а?
Венька наваливается на меня и коротким прямым ударом бьет Генку в лицо. Раз, еще раз. Бьет изо всех сил - у Генки под носом появляется кровь, тоненькие ручейки мгновенно смывают с его лица улыбку, а от двери я слышу испуганное восклицание:
- Веня, что ты делаешь?!
С грохотом, цепляясь за парты, ребята разбегаются по своим местам. Клавдия Ивановна бросается к Генке, закрывшему лицо руками, и взволнованно говорит:
- К врачу. Скорее.
Обняв Генку за плечи, Клавдия Ивановна уводит его в медпункт. На Веньку она даже не смотрит. И я не могу к нему обернуться. Потому что чувствую - вот-вот расплачусь от неожиданной горькой обиды.
Через несколько минут Клавдия Ивановна возвращается.
- Что случилось? - сухо спрашивает она у Веньки. - За что ты его ударил?
Венька молчит. И весь класс растерянно молчит. И я молчу, хотя понимаю, что надо все немедленно объяснить, иначе будет поздно. Но что, собственно, объяснять? Разве это объяснишь?
- Никогда не думала, что ты можешь так безобразно постудить, - гневно говорит Клавдия Ивановна. - Ну что ж, иди к директору. Расскажешь ему о своем поступке. А нам нужно заниматься.
Венька хлопает нартой и выходит. Клавдия Ивановна начинает урок. Я так ждал его, свой первый урок по географии, а сижу как потерянный и не слышу ни единого слова. Я думаю о Веньке. О чем он говорит с директором? Что ему будет? И о Генке думаю: за что он меня так?
На перемене Алеша выскакивает из класса. Все остальные еще не местах. Через несколько минут он возвращается и, тяжело дыша, говорит:
- Веньки нет в школе, ребята. Я иду к директору.
В дверях его останавливает Григорий Яковлевич.
- Что у вас тут стряслось? - строго спрашивает он.
Алеша облегченно вздыхает. Григорию Яковлевичу можно рассказать все. Он ведь знает Веньку с первого класса. И Генку тоже. Он поймет.
- Венька не виноват! - горячо произносит Алеша, и тут все, перебивая друг друга, начинают говорить. Григорий Яковлевич никого не останавливает, он слушает, вертя в руках пенсне, и у него темнеет лицо.
Я отвернулся к окну. Я знаю, что сейчас и Григорий Яковлевич и все ребята смотрят на меня. Лучше бы я не ходил сегодня в школу. Полгода не был, и сегодня не нужно было идти. И Венька сидел бы в классе, а не бродил сейчас один по улицам. А уроки я мог бы подготовить и дома.
Григорий Яковлевич останавливается возле моей парты, седой хохолок вздрагивает у него на макушке. Он кладет свою руку на мою и говорит:
- Не огорчайся, Саша.
И уходит.
Остальные четыре урока я сижу как на иголках, - поскорей бы они кончились! Ребята разбирают предложения, читают стихи, учителя: объясняют новый материал, я переписываю какое-то упражнение с доски, но меня ничто не трогает: сразу же после звонка на урок я уже жду звонка с урока. Я ушел бы, если б сам мог уйти, но ничего не поделаешь, нужно ждать конца занятий.
После уроков мы с Алешей отправляемся к Веньке. Домой он не приходил. Его нет ни в Доме пионеров, ни в спортивной школе. Его нет возле кинотеатра, на улицах и заснеженном парке. Мы совсем замерзли, разыскивая его, и наконец Алешка говорит:
- Айда по домам. Или ко мне, или к тебе он должен прийти.
Венька приходит ко мне под вечер, взъерошенный и растрепанный.
Устало, садится, молчит.
- Спасибо, - говорю я. - Ты поступил как настоящий друг.
Венька морщится, как от зубной боли: он терпеть не может громких слов.
А потом пришел Григорий Яковлевич. Увидев его, Венька насупился и отошел к окну.
- Садись! - сказал ему Григорий Яковлевич и принялся протирать пенсне платком. Протирал долго, до тех пор, пока Венька не сел. - Почему ты не зашел к директору или ко мне?