Размахивая палкой, Евгешка врезался в гущу врагов. Во все стороны полетели сбитые головки репейника, покорно легла скошенная крапива.
— Эй вы! Налетай! Я — Ворошилов! Я — Буденный! Ай!
Чертополох больно уколол руку.
— А, вы бросили бомбу? Я не сдаюсь! Никто не победит Буденного!
Все враги разбиты. Полегла в бою жгучая крапива, уничтожены колючие чертополохи. Он, Евгешка, славный победитель, гордо осматривает место яростного сражения.
А что, если бы это действительно были враги, и их всех, всех победил бы Евгешка — красный командир? Белые наступают плотной лавой, а он, Евгешка, спокойно лежит у пулемета и стреляет. И когда уже его победа, тогда… тогда подходит Олеся. Она в голубой майке, у нее красный галстук. «Евгеша, это ты спас наш красный штаб?» — «Это я спас, Олеся, наш красный штаб!» — «Давай я тебя поцелую за это, Евгеша». И Олеся целует его так, как когда–то поцеловала Павлика. «Не жених ты, Евгеша, а пионер и герой!»
«Эх, почему я действительно не храбрый?»
Вспомнил Евгешка о водной вышке. Уже выбрали место для нее, уже привезли на берег доски, дерево. Скоро вышка будет готова. А тогда… Евгешка прищурил глаза. Ух, страшно! Он представил себя на вышке. Вот он вытягивает вперед руки. Внизу глубина. Он прыгает. Вода тяжело накрыла его голову. Волны плеснули в нос, в уши, полились в рот. Ну, правда, рот можно прочно закрыть. Сжать зубы. А вот что делать с ушами и с носом?
Евгешка пальцем коснулся поочередно каждой ноздри. Широкие, пакостные! У других ноздри, как наперсток, а у него, как нарочно, как кувшины. Вода в них польется, как в корыто. Это уж наверняка. И рукой их не закроешь, потому что руками же придется грести, чтобы выплыть на поверхность. А что, если он захлебнется в воде?
Аж мороз побежал от этой мысли по спине. А что, если он прыгнет и… И разобьется о воду? Нет, лучше не прыгать! Но как же это будет? Все же тогда увидят, что не Буденный и Ворошилов он, а обычный трус. А что скажет он Павлу Петровичу? Что скажут тогда ребята о Евгешке–пионере?
А тут еще эта история с хулиганом. То есть не с хулиганом, а с Павликом. Из–за него, из–за Евгешки, порицают товарища. Нелегко, наверное, Павлику.
Евгешка и сам не заметил, как оказался возле сарайчика Павлика. Подошел к стене и прислонил ухо. Слушал. Что он там делает сейчас? Неужели до сих пор с водоходом возится?
Услышал, как стучит молоток. И вдруг так больно сжалось сердце, что, кажется бесследно забежал бы подальше от сарайчика, от всего мира. Острая жалость пронизывала грудь. Бедный Павлик, он не бросает свой водоход!
И Евгешка решил. Он обязательно поможет Павлику. Этим он хоть немного загладит свою тяжелую вину перед товарищем. Наверное, у Павлика тяжело сейчас на сердце. Еще бы, нет большей пытки, чем одиночество! Да, пожалуй, и с водоходом у него не клеится. Скучно одному работать. А вот вдвоем…
Евгешка толкнул дверцу сарайчика и вошел. Навстречу ему с молотком в руках поднялся с пола Павлик.
— Здоров, — тихо поздоровался Евгешка. — А у нас собрание сегодня было. О тебе, Павлик.
Евгешка заметил, как болезненно дернулись у Павлика губы.
— Все пионеры решили помочь тебе сделать водоход. Вот я и пришел… И ты не сердись, Павлик, за то, что я пел тебе: «Молодой с молодой сел на лед ледяной. Подымайтесь со льда, там студена вода!». Дед Галактион спрашивал о водоходе: «Скоро, — спрашивает, — сделает Павлик свою машину? Я, — говорит, — уже умею теперь крутить педали».
— Водоход? Вот он, Евгеша, — и Павлик с любовью погладил два больших колеса с лопастями, коленчатый вал, педали. Взялся за руль. — Усовершенствовал машину, Евгений. Теперь не перевернется в воде. Колеса, как на пароходе, будут грести. Вот хочу еще немного над рулем поработать. А тогда — по Днепру путешествовать. Вот я какой хулиган! Все тогда увидят!
— Факт. Все увидят, — согласился Евгешка. Упоминание о хулигане снова больно укололо его в сердце. А Павлик близко–близко наклонился к парню и нерешительно взял его за пуговицу:
— Ты не знаешь, Евгений… как там…
Павлик отчаянно крутанул пуговицу.
— О, открутил тебе… Как там… как Олеся? Что она делает? Спрашивала ли обо мне?
— Она… это… спрашивает. Каждый день спрашивает. Она, Павлик, любит тебя. Факт. И я люблю тебя. Может, еще похлеще, чем Олеся…