Он немного подержал ожерелье на ладони и положил обратно в мешочек, а мешочек - точно на прежнее место. И задвинул ящик.
Это принадлежит отцу. Вообще, получается, что вся память о колдунье принадлежит лишь отцу, для прочих Валента - чужая. Сам Ардай отдал бы ожерелье сестрам, им наверняка пригодились бы бусины. Или матери, хотя у той есть украшения и лучше, отец отовсюду привозит ей всякие безделушки. А эти бусы зачем-то хранит среди своих вещей, никому не показывая. Что ж, его дело.
Когда поднимал руха с башни, мать как раз вышла из летней кухни, махнула рукой, поглядела тем, особенным взглядом, который значил: "Будь осторожен". Она всегда просила его об этом, вот так, взглядом, и непонятно было, как выполнить эту просьбу. Ходить, глядя под ноги? Летать пониже?
Ардай тоже ей помахал.
Его уже дожидались, на лужайке за старой мельницей. Река в этом месте делала резкий поворот, огибая невысокие утесы, руху легко было на них сесть и легко взлететь. Впрочем, рух и с земли мог взлететь, но с возвышения ему было это делать не в пример легче.
Ожидающих было трое, не считая одного руха, сидевшего на утесе и мерно качавшего взад-вперед хохлатой головой. Люди расположились на траве внизу: Крей Даррит, сын мельника, его сестра Виль, подружка Эйды, и сама Эйда.
Бак мягко опустился неподалеку от Вирра, руха Крея. Тот издал приветственный клекот, и Бак ответил. Вирр был уже немолодой, лет пятнадцати, не меньше. Примерно как Момут. Мельнику Дарриту, отцу Крея, нет никакой нужды покупать молодую птицу, на его дворе рух - лишь забава для сына. Сойдет и старый. Это Эстерелам, хоть голодай, хоть в лепешку разбейся, а надо иметь по молодой верховой птице для каждого взрослого мужчины в семье. Потому что они - имени. Крей немного завидовал Ардаю из-за руха, это было привычно и естественно. Ведь Ардай - Эстерел. Что есть, то есть. Но это все неважно. Они были друзья, уже много лет, и навсегда, наверное.
Ардай легко соскользнул с седла - он даже не пристегивался, летел так. А чего тут лететь, близко ведь. Он спрыгнул с камня и пошел к друзьям, а Бак остался обмениваться любезностями со стариком Вирром.
- Ну, наконец-то! - Эйда покусывала травинку. - Мы заждались.
- Знаю. Мне надо было задержаться, - он сел рядом.
Эйда придвинулась ближе, положила голову на его плечо. Крей отвел взгляд.
- А брат вчера видел дракона, - довольно выпалила Виль. - И так близко, что даже рассмотрел. Да, Крей?
- Что? - Ардай даже вздрогнул. - Ночью?
- Как бы я увидел его ночью? - Крей добродушно усмехнулся. - Утром. Отец посылал меня в Сардар к дядьке, вот, я вылетел оттуда утром. Тогда и видел. На горе Большое Седло. Черный дракон.
Ардай кивнул. Ему не раз случалось видеть эту гору, ее вершина имеет впадину, действительно напоминающую по форме седло. Гора - на земле колдунов. В том месте горы приближаются к границе совсем близко, а Большое Седло - самая крайняя и невысокая вершина, прекрасно видная даже с проезжей дороги. А неподалеку -- поляна, где сражаются, драконы и те, кто их вызывает.
- И что же он делал? - спросил Ардай.
- Лежал на самой вершине, на солнышке грелся. А меня заметил и заревел. Тогда я повернул обратно. Он, похоже, рассердился, этот дракон.
- Скажешь тоже - рассердился! - хмыкнула Виль. - Что он тебе сделает, если ты не пересек границу. Вот если бы ты был над землей колдунов...
- Что я, сумасшедший?
Ардай вдруг рассмеялся, похлопал Крея по плечу.
- Мой отец похвалил бы тебя. Он не перестает твердить, что воевать с драконами станет только тот, у кого нет мозгов.
- Воевать?! - сын мельника пожал плечами. - Твой отец прав. Дракона победить нельзя. Или, может, и можно, но надо точно знать, как. Драконий меч - ерунда. Вот, совсем недавно тот дракон, которого я видел, победил одного, из столицы. Бедняга только и успел, что достать свой хваленый меч.
- Значит, тот имень погиб? - медленно сказал Ардай, и откашлялся, потому что у него внезапно зачесалось в горле. - А откуда ты знаешь, как там все вышло?
- В Сардаре говорят. Имень ведь не один был, а с целой свитой. Они зачем-то обратно в обход поехали, через Сардар. Не захотели прежней дорогой возвращаться.
- Теперь про него песню сложат, - добавила Виль. - Его родственники закажут лучшему песеннику. Такая гибель почетна.