Давно нет красноармейцев, нет советских воинов. Развалился Советский Союз. А куда же делись советские люди? И он, Костя Воронин, был советским человеком, передовиком, победителем социалистического соревнования. А теперь он — браконьер и убийца. Убийца лося, убийца человека. Бывшего фронтовика. Бывшего финагента, заведующего фермой, председателя сельсовета, депутата. Уважаемого в деревне человека. Однако же он обманул Костю, не сдержал слова. Выжимал из людей соки, взыскивал безжалостно недоимки. А разве другой не взыскивал бы? Было бы то же самое. А может, с еще большей жестокостью. В войну уцелел. Ранен был. А я застрелил его, как собаку. Кто мне дал на это право? Никто мне такого права не давал. Я мстил за обиду…
Но чем больше рассуждал Костя, тем обида его как-то мельчала, будто усыхала, таяла. Словно полная луна высветила ее по-новому. Вот теперь у Кости нет выбора. И это высветила луна своим жутким мутно-белым мертвым светом. Сдаваться властям — вышка, лишние муки, пока вынесут приговор. Так лучше самому все решить. Костя был в шоковом состоянии и все же понял: у него есть только два варианта — либо идти в милицию и после суда — на тот свет, либо попрощаться с жизнью сегодня без лишних мучений. Жизнь для него утратила смысл.
Тем временем он дотащился до стожка сена. Зашел с торцевой стороны, от Беседи, больше всего освещенной луной. Надергал слежавшегося сена, ощутил запах не то чабреца, не то ромашек, снял с плеча ружье, примостил его справа, словно опасался какого-то нападения или собирался поохотиться на зайцев, частенько прибегающих к стогам сена. Сел, вытянул усталые ноги, закрыл глаза. Прислушался — нигде ни звука. Будто все в природе одеревенело под мертвенно-желтым лунным светом. Но вдруг ухо уловило далекий собачий лай — должно быть, в Хатыничах заливалась мелкая собачонка. От Беседи послышались другие звуки, какой-то приглушенный шум. Точно Костя не мог определить: шумит ли где-то на перекате вода, или шумит в его ушах, поскольку ощущал, что голова тяжелая, затылок будто налился свинцом. Почувствовал, что голова начинает кружиться, казалось, он поднимется и сразу упадет. Пошевелился, покрутил головой, сено зашуршало, в нос дохнуло ароматом луговых трав. А еще показалось, что сено дышит летней теплотой.
Как хорошо пахнет сено, подумал Костя, должно быть, моя последняя радость. Однако же и в этом душистом сене — смертельные нуклиды… Мелькнула мысль об Аксене. Как-то в подпитии Вольгин Петька-байстрюк похвастался, что в копне сена испортил Хадорину Ксеню. Дошла молва и до Костиных ушей. Он возненавидел Петьку, но что ему сделаешь? Драться с ним? А чего Ксеня пошла туда ночью? Может, все произошло по доброму согласию. Кобель не вскочит, коли сучка не захочет. Тогда Костя впервые отлупил жену, с которой до этого жили тихо-мирно. Одной из причин бездетности Аксени начал считать тот давний грех в копне сена.
Теперь, сидя в стожке, глядя на огромную луну, прежние заботы и тревоги показались Косте мелкими, никчемными. Он только что лишил жизни человека. Уважаемого, заслуженного, бывшего фронтовика. А теперь он, Костя, должен решить и свою судьбу. В одном он все больше убеждался: жить ему не хочется. Мысленно подивился живучести отца, который в далекой Аргентине снова пустил корни, свил гнездо, имеет жену, детей и внуков. А у Кости есть только жажда напиться, чтобы забыть про все на свете. В конце концов у него осталась одна забота: как лишить себя жизни. Ответ и на этот вопрос оставался один: рядом под рукою двустволка, в которой притаились две пули с тупыми наконечниками. Они ждут своего часа.
Внезапно Костя услышал странные звуки из леса. Какой-то приглушенный клич: угу-ух! угу-гу-гух! Через некоторое время ему кто-то отозвался: угу-ух! Ему сделалось жутко, почувствовал, что аж волосы зашевелились под шапкой. «Неужто это меня кличет кто-то? — у Кости заледенело все внутри от этой мысли. — Может, душа Сыродоева зовет? А может, у меня разум бунтуется? Значит, пора. Надо стянуть правый сапог. Поцеловать дуло ружья…» Костя еще прислушался и до него дошло: перекликаются сычи где-то за Бабьей горой. А может это желна кричит? Но теплей на душе от этой догадки не стало. Холод словно ледяными обручами сжимал его тело. Костя поднялся, вскинул на плечо ружье и начал топать вокруг стога. Сделав круг, остановился, глянул на луну. Казалось, будто огромный матово-белый рубль застыл на небе, но вместо герба государства, бывшего великого и могучего, на нем бледно-серый силуэт: аккурат кто-то держит кого-то на руках. Лунный силуэт будто притягивал Костю: некогда в детстве мать говорила ему, что это брат убил брата, поэтому Бог заставил убийцу носить покойника на руках.