Андрей заметил, как постепенно веки малыша будто слипались, дыхание сделалось ровным, глубоким. Сон сморил маленького мыслителя. Он смотрел на внука и почувствовал, что глаза повлажнели, он готов заплакать. Тревожное ощущение овладело им: что ждет в жизни этого маленького человечка? Растет он без отцовской ласки. «Какой мерзавец, — подумал о бывшем зяте, — бросил такое дитятко. Я должен заменить ему отца. Поднять его на крыло». А еще подумалось: жить нужно долго, чтобы дождаться правнуков.
Петро и Ева приехали часа за два до Нового года. Давние приятели придирчиво оглядели друг друга, особенно присматривался Петро: будто искал отпечаток радиации, следы пережитого на лице, во всей фигуре. Убедился, что друг малость похудел, постарел, стал более спокойным и сдержанным, даже говорить стал медленнее.
Еще с большей придирчивостью оглядывали друг друга женщины. Особенно присматривалась к гостье хозяйка, поскольку Ева была моложе аж на шесть лет. Хоть ты, голубка, и моложе, подумала Ада, но постарела ты сильней меня и потолстела больше. Прибавил веса и Петро, но свою «мозоль», как он выразился, не прятал и не стыдился ее.
— Ты молодцом, Андрей. Стройный, поджарый. Вот, что значит работа на свежем воздухе. А я сижу, будто крот, над рукописями. Света белого не вижу. Брюхо растет, хоть и зарядку делаю. И в бассейн хожу. Утром по выходным дням бегаю.
— Приедь ко мне на месяц. Устрою егерем. На глазах твоя мозоль спадет.
Гости раздевались, тихонько беседовали, поскольку Андрей без излишней дипломатии предупредил: маленький Толик заснул. Потом сели за стол. Пили за старый год.
— Хоть Коза и наломала дров, но, может, все наладится. Утрясется, уляжется, — Петро оглядел застолье, глянул на Андрея, будто просил разрешения сказать тост. — Развал Союза затронул миллионы людей. Верней, сломал судьбы миллионов. А затронул всех, как раньше писали и говорили, всех советских людей. Мы выросли при этой власти. Мы — ее дети, — Петро помолчал, вздохнул. — Дорогой мой дружище, Андрей, тебе, пожалуй, пришлось пережить больше всех.
— Почему больше всех? Я так не думаю, — возразил Андрей. — Давайте выпьем за старый год.
— Нет, прости, дай мне закончить. Я перешел с одной должности на другую по своему желанию. Причем теперь имею больший оклад. А ты с высокой должности грохнулся на землю. С такой выси да в радиационную зону. Я укоряю себя, что не всегда поддерживал… И тут Ада Брониславовна — молодчина. Она обеспечила тыл.
Никто не заметил, как покраснела Ада — она лучше всех знала, что думала о муже в те дни после ГКЧП. И не только думала, а и говорила. И не раз, и не два бросала в лицо обидные, оскорбительные слова «партийному болтуну», который ничего не выслужил у государства и партии, вынужден был ехать в радиационную зону рядовым лесничим.
— Ну, и я иной раз ошибалась. Я была против, чтобы Андрей ехал в зону. Здоровье — дороже всего. Ну, однако, слава Богу, все налаживается. В райцентре радиации меньше. И должность солидная. Главный лесничий — один на весь район, — с гордостью сказала Ада. — С этой должности можно и в Минск прыгнуть. И я бы хотела, чтобы это случилось как можно скорей.
— Не все так просто, моя дороженькая. Но будем надеяться на лучшее. Ну что, как люди говорят: что-то в горле пересохло?
— Давайте выпьем, чтобы наступающий год Обезьяны был добрей, здоровей, счастливей, — Петро поднял рюмку.
— Чтобы все наши надежды оправдались, — добавила Ева.
Андрей заметил, как внимательно слушала Ева, когда говорил Петро, как они переглядывались между собой, какая приязнь светилась в их глазах. В душе позавидовал другу: тот нашел свою половинку, у них есть любовь и взаимопонимание. «Ева, верно, так бы не грызла мужа, если бы тот оказался на моем месте, — невольно подумал Андрей. Заметил пристальный взгляд Ады: неужели она догадывается о моих мыслях? Нет, такого быть не может. Если очень сильно любить человека, может быть, можно сердцем улавливать, отгадывать его мысли, да и то не всегда». А они с Адой жили в последнее время по инерции бытия, и первое испытание едва не раскололо их семейный челн.
Новый год приближался. И вот уже на экране появился всадник.
— А вот и древняя литовская «Погоня»! — взволнованно выдохнул Петро. — Я до сих пор не решаюсь поверить… Ну, что так легко дался нам суверенитет. Тысячи лучших людей отдали некогда свои жизни за свободную Беларусь. А тут эта свобода сама будто с неба свалилась. Главное теперь — не упустить ее.
— Петро, подожди, давай послушаем, — тихо сказала Ева.
Когда Станислав Шушкевич закончил поздравление, выкрикнул «Жыве Беларусь!», Петро повторил вслед за ним: «Жыве!» Хозяева Сахуты, их гости чокнулись шампанским, выпили, поцеловались по-дружески. И тут же зазвенел телефон: первым поздравил родителей сын Денис.