Выбрать главу

— Так, слушай, что все-таки означает антабка? В конце концов, пора уже и открыться. Мне нужно ехать, — вздохнул Шандабыла.

— От, Артемович, не торопись. До утра еще далеко. Перестанет дождь — лучше будет ехать. Водитель накормлен, отдыхает, — успокоил земляка Данила.

Акопяну было удивительно, что директор совхоза называет на «ты» высокого областного начальника, к тому же старшего по возрасту. Шандабыла будто догадался про Акопяновы мысли, повернулся к нему, сказал:

— Ну, пускай перещукнет дождь. Моя матушка, Хадора, любила говорить: «Дождь ущук». А ребенок начнет хныкать, то она на него цыкнет: «ущукни!».

— А твой отец, Артем Иванович, частенько говорил: Значит, брат, соль тебе в глаза, помело в зубы, — хохотнул Данила.

— Да, отец был юморист. Ну, так что такое антабка? Признавайся, Дмитрий.

— Для меня рюмка — антабка. Ложка — антабка. Фляжка — тоже. А по правде антабка… — лесничий сделал паузу, еще больше всех заинтриговал. — Антабка — это металлическая скобка, за которую крепится ремень ружья или автомата. Звучит хорошо — антабка…

— Ну что ж, тогда оглоблевую антабку, — Микола Шандабыла поднял рюмку, сам поднялся тяжеловато, похоже, его чрево, распиравшее голубую полосатую тенниску, еще потяжелело. — Спасибо за гостеприимство. Желаю вам, дорогие земляки… И вам желаю, Георгий Сергеевич, — крутнул голову в сторону Акопяна, — осуществить свои планы. Вопреки всяким трудностям и разному лиху. А нашему молодому другу-лесничему желаю, чтобы на столе всегда был хлеб, ну и антабка. А изредка — и уха. Еще раз большое спасибо.

Затем вся компания проводила к машине областного начальника. Николай Артемович был в изрядном подпитии. Ракович поддерживал его под руку. Последним двинулся Акопян. Его шатало в стороны, мысли путались в голове. «Перебрал я, эх, перебрал», — мелькнула отчаянная мысль. Он зацепился за какую-то корягу и чуть не упал. Снова шатнуло в сторону, он ухватился за дерево, наткнулся на короткий острый сук, который больно кольну в грудь. «О, черт, так и покалечиться недолго… Ну и дурень, набрался, как жаба грязи. Вот тебе и антабка», — укорял себя Акопян. Дальше идти не мог, ноги подгибались, ему стало дурно, горячая волна сжала горло, и вдруг его начало тошнить… И он потерял сознание.

Очнулся Акопян на жестком топчане, сбоку стола, за которым они пировали. Ракович сунул ему в рот таблетку валидола.

— Возьми под язык. Пососи. Полегчает. Как себя чувствуешь?

Бледное лицо, бессознательное состояние Акопяна очень напугали Раковича, потому что именно он нес за все ответственность.

— Ничего, уже лучше, — разнял бледные губы Акопян. — Последняя антабка, видно, была лишняя.

— Ну, Георгий Сергеевич, ты еще молодой мужик. Не последняя, оглоблевая. Такое случается. Да мало ли какое. Мы ж много не выпили, — успокаивал и Раковича, и себя Данила. — Ну что, будем убирать антабки? — глянул он на лесничего.

Вдвоем они принялись убирать со стола, поскольку егерь давно покатил на велосипеде домой. Ракович двинулся к дверям. У него тоже была тяжелая голова. Подошел к Беседи, осторожно наклонился, зачерпнул пригоршню воды, плеснул на разгоряченное лицо, утерся платком. Сразу почувствовал облегчение. Подошел Данила.

— Ну что, вода уже холодная? Спасовка на дворе. Илья давно помочился, — Данила помолчал, шумно вздохнул. — А какой воздух! Какой аромат! С детства люблю время после дождя. Когда-то мы босиком ходили по лужам с Андреем Сахутой. Он теперь в Минском обкоме партии. Секретарь по идеологии. Я вообще люблю пасмурные дни. Тогда солнце не палит, не выжигает землю. Все растет, наливается силой. Солнечных дней не надо много. Неделю на косовицу. Пару недель на жатву, — задумчиво рассуждал Данила.

Ракович был не совсем согласен: на косовицу недели мало, а на жатву и трех не хватит, — но перечить не хотелось, в затуманенной водкой голове билась одна мысль: что там в Москве?

Небо на востоке вспыхивало молниями. В этих мерцающих вспышках, освещавших абрисы пепельно-розовых облаков, было что-то тревожное и таинственное.

III

Уже четвертый год Андрей Сахута занимал должность секретаря обкома партии по идеологии. А точнее, абкама. Теперь и писали, и произносили эти слова-символы советско-партийной власти по законам белорусской грамматики: райком — райкам, обком — абкам, исполком — выканкам. С особым смаком поносили «райкамы» и «абкамы» выступающие на митингах, но язык Андрея Сахуты упорно не слушался новых веяний времени, и он произносил эти слова-символы на прежний копыл, как и его коллеги — партийные функционеры. Однажды снял трубку телефона — секретарша где-то выбежала в коридор — и услышал приятный женский голосок: это абкам? Он укусил себя за язык, потому что так и тянуло сказать: «Нет, дорогуша, это обком…» О, как тосковал он по былому времени! Хотя в глубине души понимал: жизнь ставит все на свое место. Понимать понимал, но все его существо сопротивлялось горбачевской перестройке и новому мышлению.