— Почему — не желаю? Большому кораблю — большое плавание.
Петро Моховиков не был до конца искренен: не признался Сахуте, что против его назначения на должность заместителя председателя Гостелерадио высказался секретарь парткома, и именно потому, что Петро иной раз довольно резко выступал на собраниях. Может, и по этой причине историю с Ельциным он принял близко к сердцу и потому готов был грызть партийных бюрократов, в число которых включал и своего земляка, поскольку и он вынужден аукать, как и все. Именно с того дня между друзьями будто проскочила серая кошка.
Вскоре пришло сообщение: Ельцина назначили первым заместителем председателя Госстроя СССР, министром. Сразу же позвонил Петру:
— Ну, слышал о назначении Ельцина? Солидный оклад, портфель министра. Персональная «Чайка» ему выделена. А ты говорил: съели, съели…
— Правильно. Не то время, когда вычеркивали из списка. И из жизни одним махом.
Андрей Сахута понял упрек: друг напоминал, как он, Сахута, красным карандашом вычеркивал из справочника партийных начальников.
— Вот увидишь, через какое-то время Борис Николаевич всплывет. На первых же выборах в Верховный Совет он пройдет. Москвичи за него стоят горой.
— Поживем — увидим. Ну, будь здоров! — Андрей положил трубку, впервые забыв передать привет семье, жене.
В голове секретаря обкома настойчиво билась мысль: почему так произошло с Ельциным? Почему прозвучало это выступление, словно ложка дегтя, на торжественном пленуме, посвященном обсуждению доклада о 70-летии Октябрьской революции? И посеял сомнения первый секретарь обкома, когда рассказал про свои впечатления о том пленуме. Горбачев окончил доклад. Лигачев, который вел пленум, сказал: «Доклад окончен. Может, у кого есть вопросы? Нет. Ну, тогда пленум можно считать закрытым». И тут Горбачев: «У товарища Ельцина есть вопрос». Лигачев говорит: «Давайте посоветуемся. Есть ли необходимость начинать прения?» — «Нет», — выкрикнул зал. А Горбачев свое: «У товарища Ельцина есть некое заявление». И Лигачеву пришлось дать слово Ельцину. Выходит, Горбачев его вытащил на трибуну. И раньше, когда уж снимали за «политические ошибки», так снимали с треском. А тут назначили министром, персональную «Чайку» оставили.
Все это Сахута припомнил особенно остро, когда слушал пламенное Ельцинское выступление в защиту Горбачева, которого гэкачеписты заперли на даче в Форосе, а сами пробуют совершить переворот. Но почему Ельцину дали возможность выступать? Разве нельзя было отключить электричество в здании Верховного Совета? Неужели силовые министры, — а в их руках армия, КГБ, милиция, — настолько беспомощны? А может, Горбачев с этими заговорщиками заодно? Если бы против был, так его надо арестовать.
Андрею даже подумалось, что тогда, на пленуме 1987 года, Горбачев знал, о чем будет говорить Ельцин, и тянул его на трибуну. Будто чья-то невидимая рука вела этих партийных петухов по жизни, порой сводила, чтобы они сцепились, потом разводила. Эта невидимая рука возвела одного на трон Президента СССР, а другого сделала Президентом России. Казалось, что Горбачев все делал, чтобы не допустить Ельцина к власти, но своим противодействием еще больше способствовал его популярности и восхождению на российский властный Олимп. А теперь Ельцин пытается спасти Горбачева, сорвать планы ГКЧП. А заговорщики третий день ничего не могут сделать, имея силу и власть.
В тот день, а на календаре было 21 августа, среда, на прием к секретарю обкома Сахуте записались три человека. Семейная пара Бутримовичей и художник Виктор Грищенко. В последнее время на прием записывалось все меньше людей, и звонков из обкома партии чиновники разной масти не пугались так, как раньше. Власть перетекала к Советам. Порой Андрею Сахуте казалось, что земля постепенно, но неуклонно уходит из-под его ног.
Однажды приснился сон, что он, Андрей Сахута, оказался на безлюдном острове, вокруг ни души. На широком толстенном пне стоял красный телефонный аппарат «вертушка», по которому звонило ему высокое начальство и он мог также позвонить на самый верх. Но делать это он боялся. Зато во сне он настойчиво набирал номер первого секретаря ЦК, но никто не отвечал, слышались короткие гудки: занято. И сколько ни звонил, сколько ни алекал в трубку, никто не отозвался. Тогда он набрал номер своего куратора, секретаря ЦК по идеологии, от которого частенько получал ЦУ, а то и выволочки. Андрей молча слушал, порой поддакивал, но перечил редко. Знал золотое правило: дай начальству выпустить пар — и оно успокоится, подобреет. Но теперь, во сне, Сахута был настроен воинственно, готов всыпать куратору под завязку за все прежние обиды, но и того не было на месте. Набрал номер своего шефа — первого секретаря обкома, но и того тоже не было, и его помощник не отозвался. «Куда они делись? Как черт кнутом их поразгонял», — встревожился Сахута.