В программе «Время», особенно в российских «Вестях», клеймят фашистов-путчистов, оборотней. Выходит, председатель Верховного Совета СССР — бывший однокурсник Горбачева, фашист, премьер, министры, секретари ЦК КПСС — все фашисты. А если б переворот удался, все было б конституционно! Какой позор! Выступают А. Яковлев, Шеварднадзе. Ликуют! Победа демократии. Теперь, мол, союзный парламент должен самораспуститься, как и КПСС. Спектакль театра абсурда.
Петро перечитал свои заметки, и ему показалось, что это было не вчера, а раньше. Хоть и не искал слов, не думал, как лучше подать, а просто для себя записывал впечатления, а сегодня прочитал с интересом. Правду говорят, что любой дневник — это человеческий документ.
Какой год! И начинался он с «Бури в пустыне» — войны в Ираке. Петро невольно начал листать самый толстый кондуит, отыскивая новогодние записи. Открылись страницы накануне нового года, и в каждой записи тревога, беспокойство: что будет дальше? Про свою редакцию, про семью — скупо, а все про политику, митинги, забастовки.
А с чего все началось? Когда появились трещины в таком, казалось, монолитном здании на марксистско-ленинском фундаменте, каким представлялся Советский Союз? И вдруг все зашаталось. Рухнул социалистический лагерь, словно карточный домик. Начал вспоминать тот незабываемый митинг на минском стадионе «Динамо», после которого он впервые крепко поссорился с другом Андреем, обкомовским идеологом…
Отвернул первую страницу, а начались записи в январе 1989-го. Значит, я тут своего рода летописец краха социализма. Верней, это субъективные заметки о конце социализма. Может, когда-нибудь напечатаю свою графоманию. А где ж про тот митинг? Состоялся он, кажется, зимой. Не в феврале ли? Начал листать страницы, в конце концов нашел нужную.
19 февраля, понедельник. Сегодня на стадионе состоялся митинг — около сорока тысяч человек собралось. Я шел на митинг как на праздник. Договорились с Андреем, что я заверну к нему в обком, оттуда пойдем вместе, там рукой подать. День выдался светлый, с ветерком, легким морозцем. Возле стадиона продавали «Навіны» БНФ, там-сям развевались бело-красно-белые флаги. Центральные сектора стадиона были заполнены битком, на боковых людей меньше. На противоположной трибуне краснели плакаты. Я попросил девчат прочитать, что на них написано. «Беларускай мове — дзяржаўнасць!»[6] — молодым звонким голосом произнесла симпатичная русая девчонка. «Это мудро!» — нарочно громко сказал я. Андрей одернул меня за рукав, мол, не выпендривайся. Два дородных дядьки повернулись, косо глянули на меня, узнали Андрея, кивнули ему.
Открыл митинг председатель горсовета, потом говорил Зенон Позняк. Говорил крайне пафосно, возвышенно, уел председателя горсовета, мол, он должен просить прощения за события 30 октября, когда на кладбище разогнали празднование Дзядов[7]. Со взволнованной речью выступил Сержук Витушка: «Бюрократы, разные партократы вымрут, как мамонты. Мы придем на их место. Жыве Беларусь!» — окончил он под гул трибун. А потом дорвался до микрофона секретарь московского райкома Минска, начал на русском языке, его освистали, не дали говорить. Глянул краем глаза на Андрея — тот хмурился и кусал губы. Чудаки, партийные идеологи, неужели не могли додуматься, что выступать тут надо по-белорусски. Взволнованно, интересно, хоть и кратко, говорила заведующая детским садом о том, как они учат детей родному языку. Рабочий с «Интеграла» всыпал партийным бюрократам, будто сорвал слова у меня с языка, но он и ЦК зацепил, сказал, что «яшчо» не научился говорить по-белорусски, но активно учит родной язык. Сначала его слушали скептически, а потом скандировали: «Мо-ло-дец!» Снова вылезла партфункционерка: мол, я первая женщина среди выступающих, и мне не будут свистеть, что она, учительница начальных классов, доросла до директора школы, теперь — секретарь райкома партии, что она стоит горой за белорусский язык, за его государственность. Но зачем тут бело-красно-белые флаги? Зачем «Погоня»? Больше говорить ей не дали. Сначала выступающим давали по десять минут, потом — по пять. Митинг длился больше трех часов. Люди начали расходиться раньше. Андрей потянул и меня к выходу. Вокруг группками стояла молодежь, все спорили. Мы с Андреем тоже сцепились, как никогда раньше.
Он, разумеется, поддержал райкомовскую даму: государственность белорусского языка — это правильно. Но зачем бело-красно-белый флаг, зачем «Погоня»? Я начал объяснять, что это национальные символы, а он свое: под этим флагом фашисты и полицаи уничтожали патриотов. А я говорю: на пряжках немецких солдат было написано: «Готт мит унс» — с нами Бог, так что теперь всем верующим надо отречься от Бога, поскольку фашисты его имя испаскудили… Андрей заторопился в обком. Буркнул «Бывай здоров!» И даже руки не подал на прощание.