— Ну что, Матвеевич, освоились, осмотрелись? Надо вас одеть по-нашему, — директор похлопал по плечу старшего по возрасту бывшего высокого партийного начальника. — Привезли новую форму. Вот вам звездочки в петлицы, — достал из ящика стола маленькую коробочку. — Шесть штук. По три… — Станешь главным лесничим, — вдруг перешел на «ты», — тогда будет четыре звездочки. Может, примеришь тут? Скажу секретарше, чтобы никого не пускала. А я выйду.
От новой темно-зеленой формы с блестящими пуговицами пахло чем-то незнакомым: то ли краской, то ли нафталином. Короче, чем-то холодным и казенным.
— Дома померяю, — ответил Андрей и сам удивился, что домом называет не квартиру в Минске, а комнатушку-закут в том же здании, где и лесничество, только вход с другой стороны: в одной комнатушке обосновался помощник. В другой он, Сахута.
— Если что не подойдет, можно подогнать в ателье. В райцентре есть. И в Белой Горе подгонят. Сегодня зарплата у нас. Можно одним скрипом замочить и получку, и форму, — широко улыбнулся Капуцкий, аж присел под усами крючковатый нос. — Чтобы новая форма хорошо носилась. Чтобы не натирала нигде.
Замачивали втроем — директор пригласил для знакомства главного лесничего, который готовился к пенсии, и его должность обещали Сахуте. И после рюмки разговор вертелся вокруг производственных дел и забот. Вот паркета наделали много: отличный, дубовый. Из чистой зоны. А покупатели опасаются брать — боятся радиации.
— Так у меня есть покупатель. Наш земляк. Работает на телевидении. Квартира большая. Ему много надо. Жена давно агитирует содрать опостылевший линолеум и положить паркет.
Андрей рассказал, что земляк Петро Моховиков теперь перешел в издательство, что он там главный редактор, готовят книги в защиту природы. И о лесе — тоже.
— Нужный человек, — сразу подхватился Капуцкий. — Позвоните. Пусть обмеряют площадь квартиры. Скажут, сколько им надо.
И вот уже вечером Андрей сидел в своем кабинетике и пробовал дозвониться до столицы — днем ему это не удалось. Да и времени не хватало. Вечером сподручнее. В новой форме с тремя звездочками в петлицах форменного кителя. С первой зарплатой на новой должности Андрей чувствовал себя как никогда уверенно, впервые подумал: хорошо, что вернулся домой. Не побоялся сплетен, оговоров. Сочувственных взглядов. Не мерил тут ни разу давление — нечем было и некогда, чувствовал себя лучше, чем в Минске, живот его спал. Слинял. Ремень на форменных штанах затянул чуть ли не на последнюю дырку. «Интересно, налезли бы сейчас студенческие штаны? — подумал с улыбкой. — Похоже, близко к той холостяцко-комсомольской кондиции».
А сегодня после совещания, деловитого, спокойного, после замочки новой формы и первой леснической зарплаты — казалось, что деньги греют карман, хоть и немного их. Неужели и деньги тут радиоактивные? Нет, радиация сейчас меньше всего волновала Андрея Сахуту. На душе небывалое ощущение свободы, полета. Не нужно остерегаться, чтобы не попасть под горячую руку первому. Не нужно бояться звонков из ЦК. Он тут, в лесу, самый главный. После обеда можно вскинуть ружье на плечо и пойти на уток. Что он и делал частенько вместе с помощником. Тот умеет ловко ощипать, выпотрошить утку и приготовить наваристый бульон. А что в нем могла быть радиация, об этом старались не думать.
Андрей пожалел, что никто сейчас не видит его в новенькой форме: ни бывшие коллеги-обкомовцы, ни жена, ни дети. Внезапно поймал себя на грешной мысли-желании: захотелось, чтобы его увидела Полина Максимовна. Та горячая комсомолка-агрономша, с которой он целовался на открытии клуба в Беседовичах. Он вспомнил о ней, когда слушал доклад, посматривал на Анатолия Раковича, председателя райисполкома, того Толика, который вытянул райкомовский «газик» из глубокой лужи. Аж не верилось, что было это тридцать лет тому назад!
Он не знал, что Полина тоже приглашена на заседание, высмотрела его, когда Андрей надевал плащ и вместе с председателем колхоза Иваном Зинкевичем шел к выходу. Он аж вздрогнул от неожиданности, когда услышал:
— Андрей Матвеевич! Минутку подождите, — к нему приблизилась очень знакомая обличьем женщина с красивым открытым лицом. Из-под очков глянули большие темно-карие глаза, как спелые вишни после дождя. — Не узнаете? А помните Полину-комсорга из Беседович? Открытие клуба…
— Конечно, помню. Хоть и давно было.