Посчастливилось попасть и на опята. Под высоченными елками нашли несколько пней, обсыпанных грибами. Но верхние состарились, побурели, покрылись белым налетом плесени — не дождались, бедолаги, чтобы кто их срезал. Зато снизу подпирали молодые, их шляпки напоминали пятаки, а были и меньшие со шляпками-горошинами. Вот этакой мелюзги и нарезали хатыничские грибники. Особенно радовалась недавняя горожанка Юзя: столько грибов не доводилось собирать никогда.
Два дня они перебирали грибы: солили, мариновали, жарили на сковороде с салом и луком. Вечером, усталые, ели жареные грибы с картошкой. Петр Евдокимович налил по рюмке водки, настоянной на можжевеловых ягодках. Выпивали не только ради аппетита, а и для профилактики: среди чернобыльцев ходили упорные слухи, что водка способствует очищению от радиоактивных шлаков. Так это или не так, точно никто не мог сказать, но за пятилетку после аварии на атомной станции много кто из жителей зоны «дорасщеплялся» до белой горячки и преждевременно сошел на тот свет.
Старый учитель Петр Евдокимович Мамута хотел жить и любить свою новую жену Юзю. От их короткой послевоенной любви уже взрослый сын-подполковник, ладная внучка… Юзя как-то призналась, что хотела бы еще родить ребенка — опять-таки вопреки Чернобылю, но, видимо, поздно уже… Осталось только горячо — каждый раз как последний раз — обнимать и целовать своего долгожданного, теперь законного мужа.
Перебирая грибы, управляясь по хозяйству, Петр Евдокимович часто поглядывал на небо, прислушивался к прогнозу синоптиков: он ждал тихого, погожего дня, чтобы утеплить на зиму пчел. И вот в начале ноября небо, должно быть, устало плакать, ветер разогнал серые, лохматые облака, выглянуло солнце. Вымытая от пыли и грязи природа засияла какой-то стыдливой, приглушенной красотой. Такие дни — это прощальная улыбка позднего бабьего лета. И улыбка очень короткая, скупая — два три погожих дня, а потом снова наползут серые тучи, в настывшем воздухе могут закружиться белые мухи. А за ними едут морозы. Тогда все затихает, успокаивается, пчелы собираются в клуб, но их жизнь не останавливается. Покрывается ледовым панцирем-крышей Беседь, но и подо льдом жизнь идет своим извечным порядком.
Наконец выдался погожий денек. Петр с Юзей взялись за работу. Пчелиные гнезда в ульях он собрал в конце лета, когда начинал подкормку. С большего утеплил, теперь это надо сделать основательно. Тогда в сильных семьях оставлял по десять рамок, а в самых сильных по одиннадцать, теперь доставал по одной, а то и по две медовые рамки — весной подставит, а зимой пчелкам будет теплей. Поверх рамок клал подушки, набитые мягкой отавой. Юзя вымыла наволечки, льняные покрывала. Петру понравилась ее опрятность. Пчелы — большие аккуратисты, за чистоту всегда отблагодарят хозяина богатой душистой данью.
Держа в руках льняные покрывала-скатерти, с теплотой вспоминал Татьяну — она ткала после войны полотно, отбеливала на кургане у Беседи. Шевельнулось чувство вины, но тут же выплыло оправдание: не обижал ее, всячески оберегал, всем обеспечивал, да и только ли он остался вдовцом в старости? Мог и Чернобыль послужить причиной и ускорить печальный финал. Однако же помирали люди и раньше, их родители давно спят вечным сном на кладбище. Прожила Татьяна почти шестьдесят пять — не так и мало, хоть и не сказать, чтобы сильно много — до сотни далеко.
Юзя попыхивала дымокуром, подавала когда что требовалось. Она уже стала опытной пасечницей. Не боялась пчел, после укусов тело не опухало, медок любила, а главное — крепко полюбила пасечника.
Пополудни солнце даже начало пригревать, пчелы дружно высыпали на облет. Мамута слушал веселый звон, и его сердце пело: поздний облет — радость для пасечника, поскольку порождает надежду на счастливую зимовку.
— Ето случается редко, чтобы в ноябре пчелы вылетали на облет. Очистятся, и легче им будет зимовать.
Мамута и Юзя уже кончали свое дело, когда по переулку протарахтел мотоцикл и остановился возле их дома. Во дворе отчаянно залаяла собака.
— Кто-то к нам приехал. Пойдем. Осталось только поставить на летки металлические решетки. Чтобы мыши не влезли. Ето можно сделать и завтра, — Петр Евдокимович снял сетку, закрывавшую лицо, которую надевал по привычке, поскольку пчелы его жалили редко.
Мамута прищурил дальнозоркие стариковские глаза и издали узнал своего любимого ученика: у ворот стоял Андрей Сахута.
— Приехал мой любимый ученик. Бывший секретарь обкома партии.