На душе у него было тревожно и тоскливо: сколько он будет тут чахнуть, сидеть, как волк в лесу? Без жены, вдали от внуков и детей. В радиационной зоне, откуда все умные люди сбежали, а он приехал из столицы, с высокой должности. Ну, если столицу, шикарную квартиру он покинул сам, то с должности его турнула жизнь. Порой Андрей рассуждал: а если бы не случился августовский путч или если бы путчисты победили, что было бы? Подписали бы новый союзный договор. Дали больше свободы и самостоятельности союзным республикам. И он, Сахута, секретарь обкома партии по идеологии, остался бы на своем посту, руководил бы и дальше, конечно же, с учетом новых жизненных реалий. Может, потому и развалился Союз нерушимый, что руководители его, причем самые высокие, не учитывали жизненных реалий.
Думы, думы… Времени у Андрея на раздумье хватало. Короткие осенние дни догорали, аккурат свечи на ветру. Долгими осенними вечерами он ворочался на жесткой постели, а сон не брал. Через тонкую перегородку слышал молодое сочное похрапывание соседа Виктора. Когда вечером распивали поллитровку, Андрей засыпал скорее, зато рано просыпался. И снова мысли распирали голову.
Иной раз, в хорошую погоду, вскидывал на плечи ружье и выходил из дому еще затемно. Шагал по лесной дороге к Беседи, на взлесье поворачивал вправо на Бабью гору и там встречал рассвет. С высокой горы глядел на родную деревню, серые избы, высокие деревья. Считал редкие столбики дыма над хатами, глаза сами отыскивали такой же столбик, словно тропинку в небо, над их хатой. Значит, Марина уже не спит, готовит завтрак, Бравусов топает по двору, занимается хозяйством. В конце концов, не все так плохо, не все безнадежно. Вот Марина хоть на склоне жизни нашла свое счастье. Дружно, душа в душу живут учитель Мамута и Юзя.
Мысль о них грела Сахуту: Юзя тоже бросила Минск и приехала в зону ради своей любви. А он? Наоборот — сбежал от семьи. Невольно вспомнилась Полина. Хоть бы позвали в район на какое-нибудь совещание, или самому найти повод для поездки. Но в лесхоз показываться неудобно, подумает директор: не может Сахута дождаться повышения, привык давать указания.
Сахута спустился к реке. Подбережье замерзло, по воде плыла шуга — ледяная каша, река дымилась паром. На свороте, где течение било в берег, подмывало его, льда не было, лишь прибивало сюда шугу. Андрей разгреб ледяную кашу, помылся. Холодная, аж кололо в пальцах, вода была мягкой, пахла водорослями, рыбьей чешуей и еще чем-то таинственным и с детства родным.
Настроение малость улучшилось, на душе посветлело, захотелось дальше тянуть жизненный воз и надеяться на лучшее. Назад шел веселее, осматривался по сторонам, свежих пней, следов браконьерских порубок не замечал, да и некому было красть лес на дрова или строительство. Привезти отсюда дров, значит, превратить собственную печь в домашний реактор.
В лесу уже совсем рассвело, когда Сахуту догнал Костя Воронин, обрадовался, соскочил с велосипеда.
— Доброго вам утречка, Андрей Матвеевич! — Костя с настороженностью протянул широкую прохладную ладонь, а вдруг Сахута не подаст ему, браконьеру, руки. Но тот крепко пожал протянутую ладонь — сработала привычка комсомольского и партийного функционера. — Вы так рано уже на посту? Или на охоту ходили? Так же без трофеев…
— Какая там охота? Захотелось пройтись. Ради утренней зарядки.
Костя молча вел велосипед, громко шлепал огромными резиновыми сапогами. На правом сапоге, ближнем от себя, Сахута заметил заклеенную дырку, аккурат выше щиколоток, где обычно быстрее изнашиваются сапоги. Дорога была песчаная, к тому же начинался подъем, вдалеке уже просвечивало поле, а там и лесничество. Костя понял, что тут самое время начинать разговор, поскольку никто не подслушает, никто их не увидит. Но не знал, с чего начать, язык будто присох к небу, трудно произнести хоть одно слово. А надо же посоветоваться, ради чего и выбрался еще затемно в путь. И когда увидел Сахуту на лесной дороге, аж возрадовался: может, и повезет ему, может, этот человек подскажет ему выход из жизненного тупика.
Наконец Костя сумбурно, путано начал рассказывать про охоту на лося, как их накрыла инспекция. Как потом проходил суд, как Иван Сыродоев и Семен Чукила уговорили его взять вину на себя, чтобы им не знать «позора», поскольку у Сыродоева зять — директор школы, а Семенова дочка — завуч этой же школы, авторитетные в Белой Горе люди.
— Я послушался. Выгородил своих подельников. Хоть меня подзадорил идти на охоту Сыродоев. Лосятины ему захотелось на юбилей. Суд влепил мне штрап. Чуть не полторы тысячи рубликов. И Сыродоев, и Семен клялись, божились… Подсобим, выплатим…