Они вошли в замок через боковую дверь, которая вела к комнатам слуг. Поднялись на один лестничный пролет и по коридору прошли в большой зал с колоннами. Затем распахнулась дверь, и они оказались в комнате, высокие закрытые ставнями окна которой выходили на террасу.
После темноты свет ослепил Роберта. Он не сразу смог рассмотреть Люсьена, стоявшего у большого письменного стола, заваленного бумагами. Рядом лежали два пистолета. В камине, выложенном камнем, горели толстые поленья. Перед огнем, спиной к вошедшим, стоял еще один человек.
— Вы все сделали правильно, — хрипло сказал он двум караульным, которые привели Роберта и Изабеллу. — Можете оставить пленных.
Караульные повернулись и вышли. Люсьен закрыл за ними дверь и остановился, глядя на пленников. На губах его играла улыбка.
Никто не пошевелился и не произнес ни слова, будто все ждали, что скажет тот, у камина. Потом тот медленно повернулся, и свет упал на его лицо. Изабелла издала сдавленный крик, а Роберт наконец все понял.
Одна сторона лица была совершенно нормальной, но на другой они увидели уродливый шрам, бугристый и глубокий, он прорезал лицо от подбородка до корней волос, так и не зарос полностью и проходил широкой серой полосой по голой коже головы. Глаз был полуприкрыт, рот искривлен на одну сторону. На это лицо невозможно было смотреть без содрогания, но Роберт сразу же узнал этого человека, и снова всплыли в памяти события той ночи. Человек, которого он считал мертвым, оказался жив. Он никогда не знал его настоящего имени, никогда не связывал его с Анри Риважем, этой тенью Фуше, и его, Роберта, личным злейшим врагом. Роберт понял также, как безнадежно ошибся в тот день в Сабрина-Хаус, — Изабелла никогда не предавала ни любви его, ни доверия. Историю, которую Люсьен злобно швырнул ему в лицо, он узнал, вероятно, от самого Риважа. Несмотря на опасность, которой они подвергались, Роберт испытал настоящее облегчение, почти счастье.
— Филин… — пробормотал он.
Искривленный шрамом рот улыбнулся.
— Так ты помнишь, Соловей? Долго ждал я этого момента.
Он прошел к столу и постоял там секунду, глядя на них, наслаждаясь своим триумфом, в то время как глаза Роберта спокойно обегали комнату, оценивая возможности для побега. В комнате было очень мало мебели и только одна дверь. Ставни закрывали окно, но не были заперты на засовы. Важно помнить об этом.
Изабелла, как завороженная, смотрела на это изуродованное лицо. Ей снова было двенадцать лет, как в тот проклятый день, и этот человек стоял, улыбаясь, и смотрел на нее и Ги, а тем временем их отца уводили навсегда.
— Почему? — прошептала она. — Почему вы привезли меня сюда?
Свет свечей не доходил до того места, где он стоял. Он слегка повернул голову, словно пряча свое ужасное лицо.
— Я вам скажу, почему. Жил когда-то человек, богатый, красивый. Придворный фаворит, он считал, что его предки происходят напрямую от Карла Великого, близкий друг короля Людовика…
— Мой дедушка, — прошептала Изабелла, не сводя с Риважа широко открытых глаз, полных страха.
— Ваш дедушка, — низкий голос выражал ледяное презрение. — И при том распутном дворе была девушка, которая любила его так страстно, так безоглядно, что родила от него сына в одиночестве и позоре, и умерла после этого. Мальчик вырос несчастным, ненавидел тех, кто называл его ублюдком, незаконнорожденным. Его отправили в школу, в университет, но так и не признали, заставили служить своему сводному брату, младше его на два года, наследнику, любимчику, который пользовался теми привилегиями, которые должны были принадлежать другому, старшему. Он ел хлеб унижения и презрения. Потом взбунтовался против этого и был отослан на Мартинику, где работал на заводе по очистке сахара, который принес столько благоденствия его семье. И здесь он начал вынашивать планы мщения, дожидаясь нужного момента. И это время наступило, это долгожданное время, когда Франция сбросила оковы, и он освободился, чтобы мстить человеку, который походя обездолил его. Он увидел его смерть, смерть своего сводного брата, который лишил его того, что должно было принадлежать ему, и был бы счастлив увидеть смерть его детей, но они ускользнули от него.