Дальнейшая дорога, которую Эристор считал самой легкой частью своего пути — что там, знай, иди вдоль моря — едва не стала для него смертельной. Вещи, бывшие для старого ветта простыми и естественными, теперь стали проблемой — разжечь костер, да и просто найти для него сухие, годные для растопки дрова удавалось с трудом, добыть пропитание — еще большая сложность. Раньше Эристору казалось, что редкие, низкорослые леса Белого архипелага просто кишат зверьем, а теперь они опустели, словно заколдованные. Так что теперь частенько приходилось совсем туго.
А потом волк просто начал исчезать, возвращаясь к вечеру сыто облизываясь и щуря глаза на огонь. Когда же в один из дней он притащил новому бестолковому хозяину половинку тушки зайца, Эристор едва не расплакался от бессилия и стыда. Пока он жарил и с жадностью ел принесенное зверем мясо, тот не сводил с него презрительно-высокомерного взгляда.
Эристор вздрогнул, будто просыпаясь, и, с трудом вернувшись к действительности, осознал, что все еще сидит в теплой ванне Тир. Дошел! Не замерз! Не умер с голоду! Добрался… И вот она. Рядом. Такая родная, любимая, с его еще не рожденным ребенком под сердцем, а у ее ног волк…
— Эй, серая твоя морда! Иди сюда, а то воняешь почти как я.
Вместе с Тир ему не сразу, но удалось затащить волка в воду и вымыть, хотя тот и успел снова вцепиться в руку хозяину. Однако Эристор был так счастлив, что даже это не смогло испортить ему настроение. Поменяв воду, он с наслаждением вымылся сам, что-то фальшиво напевая себе под нос и поглядывая на Тир, которая смеялась, слушая его рулады. А после забрался в приготовленную для него широкую постель и, уже сонно щуря глаза, похлопал рядом с собой по кровати:
— Полежи со мной.
Тир устроилась рядом поверх одеяла, и Эристор, блаженно улыбаясь, обнял ее:
— Какая ты теперь круглая. Ана была права. Платье не подойдет.
— Что за платье?
Но Эристор уже спал. Тир еще полежала рядом, недоверчиво глядя ему в лицо.
«Неужели это и в самом деле он? Как будто и не было этого расставания. Спит… Мой…»
Потом она тихонько поднялась и вышла из комнаты. С помощью Аны ей удалось подобрать нежданному — и столь долгожданному — гостю полный гардероб, и она заботливо уложила одежду на кресле возле кровати спящего. Развалившийся у камина волк, распространяя вокруг себя одуряющий запах мокрой шерсти, в полглаза следил за ее действиями, а потом тоже погрузился в чуткую дремоту. И он, и его новый хозяин устали. Ох, как устали…
Управившись с делом, Тир снова присела рядом с Эристором. Счастливая улыбка сама собой неудержимо расплывалась на ее лице, когда она смотрела на него. Он похудел. Щеки ввалились. Черты лица обозначились резче, сделав лицо жестким, еще более суровым, но улыбка по-прежнему таилась в уголках потрескавшихся губ, а за густыми ресницами, которые сейчас отдыхали, почти ложась на щеки, прятались теплые добрые глаза. Как же Тир любила его! Она осторожно дотронулась до своего амулета из снежного хрусталя, который мирно соседствовал с деревянным дубовым листом на размеренно вздымавшейся груди спящего Эристора. Он привел его к ней. Целым и невредимым.
«Спасибо», — с живой благодарностью подумала Тир и внезапно нахмурилась — свадьба. Эристор наверняка захочет сыграть ее по традициям лесных — так, как все это было у Куиниэ и Кэлибора.
Вот только где здесь взять лесного шамана? А нет его, нет и свадьбы. Значит, малыш все-таки родится до брака…
«Как и его отец», — широко ухмыльнувшись, подумала Тир и погрозила спящему.
Теперь-то она понимала, почему между близнецами и их старшим братом было так мало сходства.
«Интересно, а на кого будет похож наш ребенок? И что я с ним буду делать? Как управляться? — Тир даже округлила глаза. — Мне не суметь без Аны! Это совершенно очевидно, а значит…»
Тир поднялась и, потирая руки, отправилась на поиски Анайриэль и Эрика. Их не составило труда уговорить и счастью Тир не было предела.
Следом за этим первым днем пребывания Эристора в доме Тир последовала вереница из многих других много более мирных и тихих. Эристор был заботлив и нежен, однако, к плохо скрытому неудовольствию Тир, ночи их были абсолютно целомудренны. Более того, Эристор даже перебрался спать на тахту. Сначала Тир молчала, принимая это за заботу о себе — заканчивался уже восьмой месяц ее беременности. Но потом, оглядывая свою расплывшуюся фигуру, она вдруг решила, что просто уродлива, и Эристор не хочет ее… Она проплакала всю ночь и наутро поднялась с красными глазами и распухшим носом, что опять-таки не прибавило ей уверенности в себе.