— Вы в курсе, герцогиня, откуда взялись пролегающие между нашими странами Пустынные земли? В Вотростене их называют Потерянными.
Вопрос был явно с подвохом. Ретта задумалась, вызывая в памяти все, чему ее учили в детстве, и сказала наконец:
— Какая-то давняя война магов. В наших летописях о ней рассказывается не слишком подробно.
Аудмунд горько искривил губы:
— Война, вы правы. Две тысячи лет назад маги уничтожили красивейший, плодородный край, и мой народ, точнее те, кто смог выжить, были вынуждены уйти на север, в единственные никем не заселенные на тот момент земли.
— Ваш народ? — быстро спросила Ретта, изучающе посмотрев в зеленые глаза полузверя. — Но какой именно?
Впрочем, тот с ответом не колебался:
— Народ моего отца. Когда они основали Вотростен, оборотни уже жили на своих нынешних территориях. Хотя и они пришли когда-то издалека, из Внешних Земель, но только много, много ранее.
Ретта сжала пальцами виски и на мгновение прикрыла глаза.
— Простите, Аудмунд, мне необходимо обдумать услышанное.
— Понимаю, — легко согласился тот, вставая. — Думайте, герцогиня, время пока есть. Но его не слишком много, так что поторопитесь. А теперь пойдемте в лагерь — нам пора завтракать и сниматься.
Ретта кивнула, и эр-князь протянул ей руку. Тут солнце окончательно взошло над лесом, и он взглянул вверх, в небо, подставляя лицо ласковому теплу. Зрачки его сузились, превратившись в две узкие вертикальные щелочки, и Ретта инстинктивно отпрянула, вновь испугавшись стоящего перед ней полузверя. Но тот все еще терпеливо ждал, и тогда Ретта, дрогнув, сделала несмелый шаг вперед и медленно, готовая в любую минуту отдернуть руку, вложила пальцы в протянутую ладонь оборотня. Тот приветливо улыбнулся и сжал их. И тут в памяти ее всплыли слова капитана, что никто не может проследить за котом, если он этого не хочет. Но тогда получается, что Аудмунд знал о ее приближении и просто-напросто позволил себя увидеть? У него должен быть острый слух и тонкий нюх, ведь он зверь. Но тогда какова его цель? Ретта почувствовала, как голова у нее начинает кружиться от бесконечных вопросов. Что ж, потом, в спокойной обстановке, она еще поразмыслит обо всем произошедшем. И, возможно, до чего-то додумается. А пока заметила вслух:
— У меня есть имя. Алеретт. Или просто Ретта. Пойдемте в лагерь, Аудмунд. Я проголодалась от всех этих волнений.
И они вместе двинулись прежним путем. Оборотень бережно поддерживал ее, сам отводил нависающие над дорогой ветви, так что Ретте делалось немного неловко, однако вслух она ничего не говорила. Ведь как ни крути, а подобная забота всегда приятна.
Солнце успело подсушить росу, высветить подлесок, расплескаться по листьям орешника. Хотелось присесть где-нибудь поблизости на кочке и никуда не уходить, а просто любоваться и грезить, пока еще есть возможность. Вот только очень жаль, что птицы по-прежнему не поют.
«Может быть, Аудмунд специально все подстроил, чтобы иметь возможность поговорить? — размышляла тем временем Ретта. — Но ведь он не мог знать, что я отправлюсь его искать? Значит, заслышав мои шаги, на ходу подстроился и воспользовался подходящей возможностью?»
Версия выглядела вполне логично и, конечно, представляла маршала в выгодном свете. Что ж, значит, можно на этом и успокоиться, во всяком случае пока.
В просвете между деревьями показалась фигура часового, и Ретта почувствовала, как просыпается в груди веселая злость на собственную глупость и беспечность. Отправляясь совсем недавно из лагеря, она даже не удосужилась оглядеться по сторонам, а ведь воин наверняка стоял там же, где и сейчас! Поведение, с ее точки зрения, совершенно непростительное для герцогини! Что ж, кажется, не зря когда-то матушка Исалина сетовала, что дочь слишком много переняла от своего отца.
«Но может быть, — пришла ей в голову мысль, — он просто спрятался, завидев меня? Тогда, конечно же, дело другое».
И все же… Что, если в кустах и в самом деле прятался бы не оборотень, не стражник, а некромант? Или медведь, что ничуть не лучше.
Ретта покачала головой и ответила на заинтересованный взгляд Аудмунда:
— Все в порядке, просто сама себе удивляюсь. И кстати, — решила задать она только что возникший вопрос, — те внешние посты, там ведь были?..
Она не договорила, но он понял ее мысль и согласно кивнул:
— Там были оборотни. Они всю ночь охраняли нас.
Некоторое время Ретта молчала, обдумывая сказанное, так что даже часовой, в пределах видимости которого они стояли, скоро начал с интересом на них коситься. Наконец очнулась и посмотрела на Аудмунда:
— Спасибо, — прошептала она и с благодарностью сжала пальцы спутника.
Тот кивнул, пожав их в ответ, и они пошли прямиком к поляне, с которой доносились оживленные голоса.
— У нас все в порядке, — доложил Бёрдбрандт, едва завидев командира. — Сворачиваем лагерь.
— Хорошо, — лаконично отозвался маршал. — Тогда завтракаем и отправляемся.
— Понял.
Палатки на прежнем месте уже не было, так же как и ковров со шкурами. Один из воинов подбирал последние ветки лапника, а Бенвальд, как раз накладывавший в миски завтрак, прокричал:
— Командир, идите скорей! У нас еще даже остыть не успело!
«Все-таки, несмотря на рассуждения об оторванных головах, — подумала Ретта, — отношения у него в отряде далеки от формальных».
Сама она к подобному, конечно же, не привыкла. Но, странное дело, такая вот веселая суета и дружеские выкрики, обращенные к командиру, — все это скорее нравилось, чем вызывало оторопь.
— Скажите, а мне порция каши найдется? — спросила она с улыбкой, подходя к костру. — Всего одна — я много не съем.
Бенвальд хохотнул и протянул ей одну из мисок:
— Хоть две, госпожа.
— Благодарю вас, — ответила она и перехватила одобрительный взгляд оборотня.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, не мигая, пока, наконец, Ретта не опустила в смущении взгляд и не приступила к завтраку.
Бериса чуть в стороне паковала сундук, тихонько ворча себе под нос. Подошли двое солдат и забрали вещи Ретты. Няня, выговорив им что-то вдогонку, отряхнула руки и тоже села есть.
Утро было спокойным и мирным, так что казалось невозможным представить, будто совсем рядом на расстоянии пары миль бродит опасность.
— Хотелось бы мне знать, — заметила вслух она, — как выглядит этот лес во всей красе, с птичьим пением.
— Послушаете еще, — отозвался Аудмунд, тоже усердно работавший ложкой, — если, конечно, будет желание.
— Думаю, что будет, — ответила Ретта.
Молодой солдат, на вид чуть больше двадцати лет, очень серьезный, черноволосый и черноглазый, стал тушить костры. Подойдя к бочке, примостившейся на краю поляны, заглянул внутрь и крикнул:
— Командир, тут еще осталась вода!
— Не выливай! — мгновенно среагировал Аудмунд и, поставив уже пустую миску на землю, приказал: — Ну-ка, слей мне!
И принялся стаскивать с себя куртку с рубашкой. Солдат с готовностью ухватился за ковшик. А оборотень отошел в сторонку и принялся с удовольствием намываться, периодически громко, почти как настоящий кот, отфыркиваясь.
Картина была волнующая и завораживающая. Конечно же, обнаженный мужской торс был не тем зрелищем, к которому успела привыкнуть в Эссе юная герцогиня. Перевязки в госпитале, безусловно, не в счет — там все иначе. В пациенте, сколь бы красив он ни был, никогда не видишь мужчину — того, кто может заставить кровь бежать по жилам быстрее, это просто объект для работы.
Но здесь, в лесу Вотростена, на залитой ярким утренним солнцем поляне, она наблюдала, как моется Аудмунд, как мышцы его напрягаются под загорелой кожей, и чувствовала, что отчаянно краснеет, однако все равно не могла оторвать взгляда от крепкой, сильной фигуры брата князя.
Аудмунд вытерся старой рубашкой и полез в сумку, выудив оттуда новую, видимо ту самую, что накануне предлагал Ретте, оделся и снова, как недавно в лесу, замер, подставив лицо свету. На губах его играла легкая, мечтательная улыбка, во всем облике, в каждом взгляде и жесте читались уверенность и сила, и Ретта вдруг осознала то, на что накануне из-за собственной усталости и переживаний не обратила внимания — что Аудмунд не только командир отряда и брат князя, но и весьма привлекательный мужчина. Подумала и опять покраснела.