- На счет редакторши? – съязвила я.
- На счет всего...
Мне надо было дожать, довести ее до правды. Докапать так, чтобы переполнилась чаша ее терпения и полилась бы истина, пенясь обидой и неприязнью. Но – пропал хмельной азарт, навалилась мне на плечи равнодушная усталость, опечатала молчанием мои уста. Я прошептала:
- Да к чертям всё, - и пошла спать.
...
Иногда Полина режет меня. Когда лава в ее взгляде остывает, а ей лень раскочегаривать эту топку, она берет стальную заточку, изготовленную за многие месяцы в камере одиночного заключения, и начинает резать по живому:
- Ты никто. Тряпка, безделушка, пустячок. Вся твоя ценность – в умении работать руками и ртом.
Она пьяна и беспощадна. Бросаемые петли ее фраз падают мне на плечи, затягиваются, врезаются в горло:
- Кого ты любишь, кроме себя, а? Кого? Ее? - она противно захихикала. – Ты никогда не простишь Ее за тот поцелуй. Потому что в тебе дерьма полно. Ты никто! Молчишь... Конечно, тебе ответить нечего! Кто ты? Кто?
Терпеть не могу в стельку пьяных женщин – их разбирает либо похоть, либо неуправляемая злость.
Полина в ярости, она готова убить меня, но не может встать с кресла. Это бесит ее еще больше. Она бросается вперед, чтобы расцарапать мне лицо, но безвольно повисает на моих руках. Пока я тащу ее в спальню, она шепчет:
- Кто ты? Кто ты?
Этот вопрос не дает ей покоя.
...Полина, к чему тебе этот ад? Она спит, но лицо искажено злобой. И во сне она ненавидит меня. Я провожу ладонью по ее щеке: - Зачем я тебе?
Утром она будет прятать глаза и натянуто просить прощения. Сложно извиняться, когда не помнишь за что. Я заварю ей свежий чай с мятой, найду таблетку аспирина, включу ее любимый фильм. А потом, сидя в кресле, буду смотреть в телевизор невидящим взглядом и слово за словом убирать из себя ее вчерашние пьяные выкрики, вытапливать ненужную обиду и горечь, укрощать взметнувшееся было раздражение...
Шагами измеряют пашни,
а саблей тело человеческое.
Но вещи измеряют вилками.*?
Следуя этому положению дел профессора Гуриндурина, Полина измеряла тело мое саблями, шагала по перепаханному вдоль и поперек полю моей души. Через какое-то время я была в шрамах и ее следах. Она измеряла меня и вилками, как свою привычную вещь. Я покорно соглашалась. Отдавала себя на растерзание, видя в этом какой-то смысл. Я взяла в долг золотой слиток и расплачивалась теперь за него вытертыми медяками...
Однажды Полина заплакала. Я испугалась, что что-то случилось. Оказалось – просто резала лук для рагу. А я подумала, что во всем есть своя двоякость. Кругом сплошные вытертые медяки с реверсом и аверсом. Или луны с темной обратной стороной. С медяками проще: подкинул на ладони и – опа! – орел, еще разок – решка. Никаких тайн. Слезы от лука, смех от марихуаны, любовь от похоти, смерть от суицида – поиграем в реверси? Выигрывает проигравший...
...
Она смотрела так, будто собралась разобрать по частям и растащить меня на сувениры.
- Полина, что случилось?
Она отвела взгляд:
- Ничего.
Мы сидели на скамейке в опустевшем уже парке. Откуда-то издалека доносился приглушенный шум улицы, словно пропущенный через старый патефон, а здесь – под тенью большого старого клена было сыро, сумрачно и торжественно. В такой атмосфере объявляют войну, предают анафеме и создают фантасмагории. Мы не занимались ни первым, ни вторым, ни третьим. Полина смотрела на меня и решала, кому раздарить будущие миленькие сувенирчики. Я курила, выпуская колечками дым в темнеющее небо, нависшее над парком по-осеннему прозрачным флером.
- Ты любишь меня? – спросила она куда-то в сторону.
- Нет. И ты об этом прекрасно знаешь.
- Почему ты со мной?
Я растерянно посмотрела на нее. Не задаваясь никогда подобными вопросами, я применила к ситуации универсальную Юсину формулу: так сложилось. Полина улыбнулась:
- Ты дура. Почему не позвонишь ей, сидишь тут со мной и отвечаешь на нелепые вопросы? Жалеешь меня? Ненавидишь? Почему ты сейчас не с ней?!
- Полина, послушай...
- Нет, это ты послушай! Я знаю, почему ты со мной. Дело вовсе не в твоей хваленой честности. Ты благородно соблюдаешь условия сделки, как старуха Великий пост? Как бы не так. Ты со мной, потому что мы на обочине. Мимо проносятся машины, никто не останавливается, всем насрать! А нам насрать на них. Мы изгои, отморозки. Нас похоронят на меже, как самоубийц. Только суицида никто не заметит, потому что у нас это не мгновение – раз и нет! – мы занимаемся этим постоянно, день за днем. И сколько дней у нас осталось, никто не знает... У меня такое чувство, что я оборотень. Выродок племени человеческого. И моя луна, которая заставляет быстрее биться сердце, которая гонит меня прочь от людей, которая рядит меня в шерсть, клыки и когти, скоро не зайдет, останется навсегда на моем небосклоне. И твоя луна тоже. Посмотри на себя – ты бежишь от реальности, ненавидишь прохожих, бесишься от соседей. Но у тебя есть надежда на спасение – Она. Ты еще можешь успеть.