Квартирная хозяйка пожала большими круглыми плечами, отчего у нее исчезла шея, и подбородок лег на массивную грудь: - В молодости у меня был роман с преподавателем истории. Его жена продавала цветы в центральном универсаме. Каждую пятницу он покупал у нее большой букет красных гвоздик. Нес домой. Выдергивал из букета три штучки и приносил мне. Словно к вечному огню на день победы... Несомненно, он и чувствовал себя победителем.
Я покрутила в пальцах мягкий податливый бархатистый персик и положила его обратно в тарелку. В глазах хозяйки стояли невыплаканные когда-то во времена гордой и независимой молодости слезы.
Люди не любят собственных слез и сторонятся чужих. Плачущий человек – всегда проблема. Его слезы, солены, словно морская вода. И так же непригодны для приема внутрь. Пустишь их в себя – и становится тревожно и горько-солоно. Гораздо спокойней предотвратить – отвернуться в нужный момент, отойти, закашляться, да просто закрыть глаза – нет меня, я в домике. Я закрываю глаза на твои слезы. Закрой глаза на слезы мои...
Хозяйка верная нормам и догматам современного человеческого общества, закрыла глаза и рассмеялась:
- Он был форменным ублюдком.
...
На следующий день, уложив свой нехитрый скарб в большой спортивный рюкзак и распрощавшись с квартирной хозяйкой, я отправилась в город. Взяла билет на ночной автобус до Симферополя, сдала рюкзак в камеру хранения на автовокзале и, прикупив у веселой разговорчивой торговки пару пирожков, поехала на дребезжащем маленьком трамвайчике к морю.
Тот же пляж, сияющая морская гладь, синее-синее южное небо с пятаком солнца по центру, тот же плоский валун, на котором расположилась шумная компания. Щуплый вертлявый брюнет близоруко прищурился в мою сторону, что-то сказал своим друзьям и, подпрыгивая на раскаленном песке, направился ко мне, видимо, с дипломатическим визитом.
- Девушка, добрый день! А день действительно добрый – я встретил вас!
От него еле уловимо пахло вином. На круглом, каком-то детском лице, заразительно играла улыбка – она пряталась в очаровательных ямочках, прыгала по губам, лучилась морщинками около глаз. Я невольно улыбнулась. Мальчишку это вдохновило:
- Позвольте представиться...
- Вы давно здесь отдыхаете? – перебила я его.
Он посмотрел на большие часы, болтающиеся на худом запястье:
- Ну, как сказать. Рассвет здесь встречали. Я – фотограф. Увековечиваю красоту. Если вы...
- Я предпочитаю живую натуру, а не искусственные глянцевые картинки, прошедшие не через одну ретушь.
Детское лицо фотографа обиженно вытянулось. Он сухо попрощался и попрыгал к своим. Глядя на его тощий зад, обтянутый темно-синей материей плавок, я окликнула:
- Эй, фотограф!
Он шустро развернулся и вопросительно поднял брови.
- Здесь был кто-нибудь, кроме вас?
Брюнет отрицательно помотал головой с такой силой, что его качнуло в сторону.
Я села на песок у самой кромки воды и стала смотреть на волны. Мысленно я просила у ленивого полуденного равнодушного ко всему на свете моря привести к этому берегу корабль с одним единственным пассажиром. Корабль, который заберет меня – одинокого уставшего Робинзона, отмечающего зарубками на коре дерева каждый день своего одиночества. Столбик неровных минусов. Грустная шкала, размечающая отрезок бесконечности на равные двадцатичетырехчасовые деления.
- И все-таки позвольте с вами не согласиться! – вертлявый фотограф сделал несколько кругов вокруг меня и плюхнулся рядом на песок. Я, не отрывая взгляда от гипнотизирующей водной глади, равнодушно поинтересовалась: