Бывали случаи (правда, должен заметить, крайне редкие), когда следы проказ Ветра Сновидений не исчезали после того, как он улетит на юг. Был, например, на окраине города старый дуб, который так и не утратил раз обретенной способности: каждый год — причем в середине лета — на нем вырастал странный желтый плод, хрупкий, словно китайский фарфор, величиной с мускатную дыню. По созревании плод падал, разбивался оземь, и изнутри вылетало множество маленьких синих летучих мышей, живущих всего две недели, а питающихся мышами-полевками. А говорящий попугай бабушки Янг по имени Полковник Пудинг от одного легкомысленного прикосновения Ветра Сновидений лишился собственной головы, а вместо нее обзавелся головой куклы правнучки бабушки Янг — милым фарфоровым личиком с синими глазами, закрывавшимися, когда попугай укладывался спать. Говорить он не разучился, но начал предварять любое высказывание одышливой, механической имитацией слова «мама».
Быть может, попугая это несколько расстроило, но какого-либо жуткого вреда из сих двух инцидентов не воспоследовало. Однако необратимость перемен, возможность каковой была ими доказана, продолжала жить в умах липарцев. Вероятность такого исхода раз за разом заставляла вспоминать о себе и ближе к концу каждого лета достигала в воображении каждого просто-таки чудовищных величин. Согласитесь, превратиться в клоуна с козлиной головой, метелками из перьев вместо рук и морковками вместо ног всего на несколько часов — совсем не то, что провести в этаком состоянии всю оставшуюся жизнь. Одним словом, Ветер Сновидений был игрив, безумен, непредсказуем, а порой — опасен. И никто из нас — ни в прежних поколениях, ни за всю мою долгую жизнь — даже не подозревал, что дело может обстоять иначе.
Но несколько лет тому назад странный ветер сотворил нечто столь необычное, что это потрясло до глубины души даже нас, ветеранов его безумств. Был конец долгого, ленивого лета, памятного ясными деньками и прохладой ночей; листья вязов едва начали желтеть и сохнуть, а первые, самые ранние сверчки только-только завели свою «Зимнюю сказку». Все мы — каждый по-своему — начали укреплять дух, готовясь к ежегодному налету бесшабашного ветра, возносить молитвы Господу либо набираться уверенности, уверяя остальных, что ветер как явится, так и уйдет, и мы по-прежнему будем наслаждаться обычными радостями липарской жизни. Констебль Гаррет поступил как всегда: выбрал троих ребят понадежнее и предложил им по дайму[2] в день за то, что после школы они будут часа по три дежурить у опушки леса и внимательно слушать, не раздастся ли в ветвях журчание воды. Все семьи разрабатывали планы: где встретиться, в какой комнате пережидать бурю, какие песни петь хором, чтоб поумерить общий страх.
Август миновал без происшествий, и эта задержка вознесла тревогу перед налетом Ветра Сновидений на невообразимую высоту. Мы, старики, напоминали молодым, что он еще ни разу не задерживался позднее середины второй недели сентября, и что не стоит забывать: ветру никто не указ, живет он своим и только своим разумением. Однако в те дни при виде любой занавески, всколыхнувшейся на сквозняке, при всяком порыве ветра, способном хотя бы сдуть остатки пуха с засохшего одуванчика, у всех подскакивало давление, и волосы на загривке топорщились дыбом. К середине первой недели сентября четырежды подымали ложную тревогу, и констебль Гаррет, потирая некогда раненное колено, растревоженное долгими подъемами на крышу, в шутку сказал, что в следующий раз просто прихватит с собой наверх спальный мешок.
К концу второй недели сентября нервы напряглись до предела, взрослые ссорились по пустякам, дети плакали без причины. Аура тревог, порожденная ожиданием ветра, начала понемногу сводить Липару с ума еще до его появления. Однажды мисс Тот на глазах всего класса никак не могла вспомнить, сколько будет пятьдесят семь разделить на девятнадцать, сколько ни постукивала линейкой по классной доске. Пришлось ей просить Пегги Фруше, одну из самых старших учениц, сбегать через площадь, в аптеку, и попросить помощи в решении данной проблемы.
Но Бек Харбат, аптекарь, не смог ей помочь, хотя прекрасно знал, что ответ — три, так как по рассеянности, пробежав взглядом рецепт, вручил бабушке Янг пузырек слабительных пилюль вместо ее обычных сердечных капель, вследствие чего был вынужден, протиснувшись в двери мимо Пег, пуститься бежать за старушкой. В погоне за нею он врезался в Милдред Джонсон, ехавшую на рынок с корзиной яиц для продажи. Сидя посреди улицы среди битой скорлупы, утирая со лба яичный белок — следствие их внезапной встречи, Харбат принялся извиняться перед Милдред, а та всего лишь громко, с отвращением в голосе, ответила: