Собрание должно было состояться в мэрии, в семь вечера ближайшего четверга, но так и не состоялось. После того, как мэр объявил о времени его начала и предмете разговора, многие, сосредоточившись на данном вопросе, осознали, что на самом-то деле видят сны. Проблема, как сформулировал Бек Харбат, тот самый, с кого все и началось, заключалась в другом: из этих снов напрочь исчезло все необычное. Что бы ни снилось горожанам после того, как ветер не пришел в положенный срок — все это имело характер самый что ни на есть прозаический: завтрак, поход на работу, чтение вчерашней газеты, заправка постели… От химерических чудищ, от небывалых событий в стране снов не осталось и следа.
Второй причиной отмены собрания послужило то, что в среду, накануне назначенного дня, отошла в мир иной бабушка Янг. Да, в последние годы она очень одряхлела, однако смерть ее удивила и опечалила весь город. Она была старейшей жительницей Липары, дожила до ста двадцати пяти лет, и все мы ее любили. Всю жизнь отличавшаяся прямотой и здравомыслием, в минуту смерти она сказала моей жене (Лида поочередно с другими соседями сидела при ней, скрашивая ее последние часы):
— Должно быть, смерть — и то не так уныла, как наша Липара в последние дни!
Похороны мы ей устроили самые пышные, какие только смогли в нашем-то угнетенном состоянии, а мэр выделил средства для установки на городской площади памятника в ее честь. Когда ее гроб опускали в могилу, Полковник Пудинг, сидевший на насесте, поставленном рядом специально для него, встрепенулся. В уголках его кукольных глаз выступили слезы. Произнеся надгробную речь из одного слова «мама», попугай расправил крылья, взвился в воздух и скрылся из виду.
Шли дни. Настало лето, а нам по-прежнему снилось, как мы едим гороховый суп и подрезаем ногти на ногах. Казалось, ничто на свете не в силах развеять нависшего над городом заклятья. Мы ходили по улицам, будто во сне, приветствуя друг друга едва заметными кивками да вымученными улыбками. Даже огромные кудрявые облака в синем небе больше не принимали форм драконов или пиратских кораблей, как в прежние времена. И вот, когда это оцепенение сделалось невыносимым, однажды ночью кое-что произошло. Казалось бы, сущий пустяк, однако мы вцепились в него, как муравьи — в прутик, подхваченный течением бурной реки.
Милдред Джонсон засиделась допоздна за чтением недавно приобретенной книги, в коей освещались особенности яйценоскости несушек породы ломан-браун. Муж ее уже улегся спать, и дочь, Джессика, тоже. Чтение оказалось не слишком-то захватывающим, и Милдред сама не заметила, как задремала в кресле. Спустя какое-то время, ее внезапно разбудило негромкое бормотание, доносящееся из спальни дочери. Поднявшись с кресла, она подошла к полуоткрытой двери в спальню, проверить, все ли в порядке, но, заглянув внутрь, увидела в озарявшем сцену лунном луче нечто, шевелящееся на кровати, рядом с подушкой Джессики. Вначале она решила, что это крыса, и завизжала. Непонятная тварь встрепенулась, вскинула голову, и в этот момент, прежде чем незваный гость упорхнул в окно, Милдред увидела гладкое, неподвижное кукольное лицо Полковника Пудинга.
Пожалуй, возвращение попугая и не совсем обычные подробности его появления нельзя было классифицировать как нечто из ряда вон, однако странности сего происшествия хватило, чтоб вызвать в умах горожан легкое возбуждение. Где попугай прятался с самых похорон? Что может означать эта полночная весть? Может, он просто заблудился и влетел в первое попавшееся окно? Или же в его действиях имеется некая определенная, далеко идущая цель? Эти вопросы заронили пару-другую искорок в помраченное сознание липарцев. Пока весь город судил да рядил, строя догадки, Полковник Пудинг еще несколько раз был замечен в комнатах спящих городских детишек. Во время очередной воскресной проповеди пастор рекомендовал прихожанам запирать на ночь окна детских спален, и прихожане согласно закивали, но, судя по тому, что и детям, и их родителям в глубине души равно хотелось приобщиться к этой тайне, поступили в точности наоборот.
Не ограничившись сими ночными визитами, попугай начал показываться на глаза людям и среди бела дня, порхая туда-сюда над крышами домов. Один из очевидцев свидетельствовал, что утром первого понедельника летних каникул он приземлился на левое плечо Мэвис Тот и сидел там, бормоча что-то ей на ухо, все время, пока она шла от своего дома на берегу озера к банку. Все мы не сомневались: в городе что-то происходит, но что — об этом никто не имел ни малейшего понятия. Точнее сказать, никто из взрослых. Липарские дети, напротив, завели привычку шептаться, собираясь группками, но стоило рядом появиться кому-то из взрослых, немедленно умолкали. Даже отъявленные лентяи и прогульщики наподобие Альфреда Лессерта, чемпиона школы по плевкам шариками из жеваной промокашки, принялись проводить в школе дни напролет, делая вид, будто забавы ради решают математические задачи. Многие пришли к убеждению, что в городе зреет какой-то заговор. Родители исподволь пытались уломать своих отпрысков поделиться хоть чуточкой информации, но их сыновья с дочерьми лишь озадаченно взирали на отцов и матерей, притворяясь, будто не понимают, к чему те клонят, или действительно ничего особенного не зная. Мисс Тот тоже попала под пристальное наблюдение, но вместо того, чтобы как следует отвечать на вопросы, только кивала, поигрывала цепочкой, на коей носила очки для чтения, либо вымученно смеялась, если все остальное не годилось.