Но вот блеснул восхода алый меч —
Убежища искать приходит срок.
И вновь ногтями рою я нору.
Едва дышу… устал я, изнемог…
Стамбул — Тебриз, 1921
Даны нам две руки могучие —
Оковы разорвем гремучие.
Доколе розы — господам,
А нам — одни шипы колючие?
Доколь бесстыдным торгашам
Сбывать нас, как товар по случаю?
Уж меркнет свет в очах у нас,
Доколе слезы лить горючие?
В единстве силы обретем —
Оно оружье наше лучшее.
Пора железным строем встать
Под знамя алое, летучее!
Кто нас рассеет, разметет,
Коль двинемся грозовой тучею?
Борьба победу нам сулит,
Врагам — погибель неминучую.
Пусть угрожает горлу сталь,
Не охладим сердца кипучие.
Мы помощи не ждем ничьей —
Даны нам две руки могучие.
Тебриз, 1921
Ханжи, молитвы ни к чему, пусть бог придет сюда,
Всю боль я вымещу на нем, — я мучился года!
Земля, низвергнувшая гнет, — отечество для всех.
Не бога — руки наши чтит религия труда.
Взгляни, изнежена жена злодея богача,
Ее коснется лепесток, и все кричат: «Беда!»
Зато работающий люд просолен до костей,
Рубаха к телу, пропотев, прилипла навсегда,
Она же — саван бедняка, его схоронят в ней, —
Ведь проработавший весь век ограблен без стыда.
Пусть жизнь отравят богачам газели Лахути,
Для всех, кто трудится, мой стих — как средь песков
вода.
1922
Пью за радостные вести залпом красное вино —
Солнце красное восстанья на Востоке зажжено!
Пью за миг, когда от крови исступленных палачей
Будет море бед народных красной пеной вспенено.
Близок час, когда за горло схватит выродка народ,
Час, когда петлею красной будет сдавлено оно.
Кровь раба ты льешь сегодня… Завтра красное копье
Будет над твоей, насильник, головой занесено!
Знать предатели хотели, что их ждет? — Я поднял меч,
Вот каков ответ наш красный всем, кто с ними заодно!
Слезы красные крестьянин, голодая, льет рекой,
Между тем у хана вдоволь красных вин припасено.
Да прольется кровь тиранов, должен мир омыться в ней,
В красной книге революций так записано давно.
1922
Годами в поисках правды по свету скитался я[11],
Но тщетно в закрытые двери с надеждой стучался я:
Увы, ни в едином доме не мог я правду найти, —
И к новому шел порогу и вновь омрачался я.
Врагом обернулся каждый, кого я другом считал,
Предатель скрывался в каждом, кому доверялся я.
Все выгод своих искали, и я отшвырнул их прочь,
Рабочим лишь и крестьянам быть другом поклялся я.
Я ложь полумесяца[12] понял и тотчас поставил крест
На всех религиях мира, от них отказался я;
Оковы свои разбил я и вырвался из тюрьмы, —
Под гордым стягом свободы с врагами сражался я.
Тиранам пером и оружьем раны я наносил,
С друзьями отважными рядом в атаку бросался я.
А если на поединок меня вызывал мой рок —
Я туго затягивал пояс, и в бой устремлялся я.
В рабочих рядах против гнета пойду я, поэт Лахути, —
И скажут все, что за правду борцом оказался я.
1922
От любви к ней погибаю — как тяжел мой рок, не знает.
Сердце в жгучий пламень ввергнув — как огонь жесток,
не знает.
Прядь, что вьется гиацинтом, вдруг арканом
обернулась, —
Столько хитростей змеиных ни один силок не знает.
Хоть давно твержу я сердцу: «Выбери иное дело!» —
Путь любви оно избрало и других дорог не знает.
Милая моя ночами в сладкой нежится дремоте,
Что из глаз моих струится слез кровавый ток —
не знает.
вернуться
9
Кухкан — «срывающий горы», одно из прозвищ Фархада, героя популярной на Востоке легенды.