Выбрать главу
Только милой и любовью Лахути тетради полны, В них иного откровенья ни один листок не знает.

1922

Врач, в лицо мое взглянув,         ничего не сказал, Пульс пощупав и вздохнув,         ничего не сказал. Я про то, что о тебе,         дочь Ирана, скорбел, Глаз до света не сомкнув,         ничего не сказал. Дервиш, перед кем рассказ         я о радио вел, Балахон свой запахнув,         ничего не сказал. Обессиленный бедняк,         умирая, стонал — Сытый, глазом не моргнув,         ничего не сказал. Поглядел мастеровой         на ковры богача, Взором сумрачным сверкнув,         ничего не сказал. Речь с хозяином завел         о трудящихся я — Он, из чаши отхлебнув,         ничего не сказал. Я страницы Лахути         перед шейхом раскрыл — Он, в мечеть улепетнув,         ничего не сказал.

1923

Ты, празднующий свадьбу с милой,       разлуки тяжкий гнет поймешь ли? Ты, встретившийся с верным другом,       тоску, что сердце жжет, поймешь ли? Как под ярмом живет крестьянин,       как тяжко трудится рабочий, Ты, толстосум, привыкший к лени,       не знающий забот, поймешь ли? Ты совесть променял на деньги,       ты счета золоту не знаешь, — Что «означает слово совесть,       ты, праздный живоглот, поймешь ли? Ты, хан, ссыпающий в амбары       весь урожай дехкан кабальных, Как дорог хлеб тому, кто беден,       кого нужда грызет, поймешь ли? Богач, живущий в теплом доме,       закутанный зимою в шубу, Ты наготу, и лютый холод,       и тысячи невзгод поймешь ли? Ты, преданный отцовской вере,       о труженик благочестивый, Как подло расставляет сети       святош презренный сброд, поймешь ли? В стадах у шаха не исчислишь       волков на должности овчарок, — Когда он верен, этот пастырь,       когда он предает, поймешь ли? Ты, сердцем с Лахути не схожий,       противник мой и соглядатай, Как беден труженик Ирана,       как страшно он живет, поймешь ли?

1923

Шейх сказал: «Две истины борются в небе». Шейх сказал: «К чему нам заботы о хлебе? Бедность нужна для мира, богатство нужно                                                           для мира — Будем ждать, какой нам выпадет жребий. Слава завоевателям, кровью залившим мир! Слава и вам, рабы, вскормившие мир!» «Лживый, хитрый старик! — отвечал я шейху. — Вырвать бы твой язык! — отвечал я шейху. — Все, что есть на земле, — дело крестьян и рабочих. Славный их подвиг велик! — отвечал я шейху. — Труженик нужен для мира; стяжатель не нужен. Правда — одна, другой нам правды не надо. Если б не мы, никогда бы никто не увидел Лондона, Басры, Парижа, Багдада. Мы говорим: работа наша полезна. Если служит она народному делу. Труд не всякий может трудом называться: Трудится разве палач, кромсающий тело? Этот скверный мир — мастерская гнета, Кузница рабства, бурдюк злобы и жира — Должен пасть под грозную песнь пулемета В твердой руке батраков и рабочих мира. Время пришло! Рука класса окрепла. Новый мир — без классов — взойдет из пепла! Я, Лахути, полон неслыханной страсти! Что мне, шейх, посулы рая и ада?! Страсть к борьбе с врагом жжет мое сердце, — Жжет сильней, чем любовь сердце Фархада».

1924

Я не из робких! Пусть судьба                мне будет злейший враг — Я твердо знаю: ей меня                не одолеть никак. Пускай не хвалится своим                всевластьем небосвод — Он рухнет, стоит мне поднять                восстанья алый стяг. И милости не надо мне —                я собственной рукой Добуду счастье, путь к нему                держа сквозь глушь и мрак. С моей дороги я смету                и мулл и богачей — Я дал обет вести борьбу                за тех, кто сир и наг. Не верю в провиденье я,                не верю в силу звезд, — Мне одинаково смешны                и звездочет и маг. Пускай в небесный рай закрыт                мне доступ — рай земной Стократ милее мне, к нему                свой направляю шаг.