— Чего?
— …успокойся, это часть плана!
— Я-то спокойна, — отрезала Рохелин. — А ты скудоумен.
— Я импровизировал как мог, — оправдался Хейзан. — Слушай меня внимательно. Они, похоже, противостоят группе кэанцев под названием “светляки”, которые пытаются раскачать лодку. В смысле, расшатать основы, на которых зиждется империя. Я притворился их тайным союзником, который, как и они, пытался убить Альдома — так зовут того жирдяя, и у меня на примете идея, что он хотел сбежать из империи к чертям. Доказательств пока нет, но Дальвехир завтра организовывает встречу, где представит меня и, если ты согласишься, тебя своим соучастникам.
— Любопытно, — призадумалась Рохелин, несмотря на весь сумбур изложения. — Когда будет план?
— План в том, чтобы нам поручили миссию за пределами империи, так что мы воспользуемся порталом — как это называют? — официально и исчезнем, как туман поутру, — уверенно рассказал Хейзан.
Последние его слова вновь тронули что-то в подсознании Рохелин, но она отмахнулась от них как от мух — сейчас были дела поважнее.
— Это может затянуться, — резонно предположила она.
— Не затянется, я сделаю все, что в моих силах — мне и самому неохота торчать здесь столетиями. — Хейзан притупил взор, сосредоточившись на чем-то внутреннем — не огне ли? — Я чувствую, что чем дольше мы задерживаемся, тем сильнее становится… назовем-таки это проклятием ради твоей возлюбленной краткости.
Рохелин тоже что-то почувствовала — тревогу, которая медленно, но верно ощеривала шипы, загоняя их глубже в ментальную плоть. Но она же не гилантийка?.. Ощущение полностью игнорировало этот факт, разрастаясь, как могло разрастись и проклятие, а за долгие годы своего сюрреалистичного странствия Рохелин научилась доверять интуиции.
— Я в деле.
Ее не волновало, что Хейзан подумает о ней и ее выборе; она лишь жаждала не запаниковать — сколько еще рассветов это займет?
— Спасибо, — поблагодарил он; облегчение отразилось на изменчивом лице. — Этим вечером я отправляюсь в “Виверний хвост” собирать политические слухи.
— Хорошо. — Она запустила руку в складки своей юбки — надо бы заштопать — и вытащила что-то небольшое и сияющее на дневном солнце. — Возьми с собой, — она положила вещицу Хейзану в ладонь и накрыла пальцами.
— Что это? — спросил маг.
— Ключи от моих дверей.
========== Часть 2: Рана | Куплет первый ==========
Парадокс — когда Эолас устроил пожар в доме Мричумтуиваи, его внутренний огонь смолчал, но когда тушил то, что натворил, пламя в его сознании взметнулось к небу, точно огненная радуга.
Народ Фикесаллерамника разглядывал Эоласа-избавителя так, словно стал свидетелем чего-то потрясающего. Магия в Руде находилась в зачаточном состоянии: они только начали изучать Кэану, и вожди держали в клане по одному магу, не более. В Фикесаллерамнике им был Парлитоу (по меркам людей снега имя столь же короткое, как Эд), на некоторое время отлучившийся, и Эолас не ждал, что тот вернется вскорости.
Зима неожиданно объяла четвертое измерение; зима, которую из всех времен года он ненавидел сильнее всего, что делало его пребывание в Фикесаллерамнике еще более мрачным. Выхода нет — только ждать, когда придет весна. О, вместо рассказа, вдохновение для которого он искал в Руде, он напишет целую сагу о зиме!
Последние языки пламени исчезли под руками Эоласа, оставив только струйки дыма, которые поднялись к темному небу, полному незнакомых звезд. Снаружи огонь почти не затронул дом, а вот над внутренней обстановкой завтра придется постараться, чтобы восстановить ее хотя бы минимально.
— Мне очень жаль, Эолас, что я позволил себе срываться, — тихо сказал Мричумтуивая. — Ты все еще высокий гость Фикесаллерамника.
Внезапно Мундеримиого, ростом выделявшийся среди остальных людей, начал аплодировать, и другие мужчины и женщины последовали его примеру. Эолас стоял перед лицом этого безумия заледеневший, точно статуя — не от изумления, от отвращения.
— Писец! — скандировали они. — Тройное “ура” нашему писцу в песце!
Эолас с трудом отклеил взор от толпы и завернул за угол, откуда его нельзя было увидеть. Мричумтуивая увязался за ним.
— Я думал, ты любишь получать заслуженную награду, — недоуменно произнес он.
— И это вы зовете наградой? — обронил Эолас, не глядя на вождя. — Это насмешка. Я знаю, о чем их мысли, Мричумтуивая. Они думают, я проделал это потому, что я это я и могу разбрасываться магией направо и налево.
— Тебе, Эолас, надо быть более терпимым, — дал совет Мричумтуивая, а Эолас дал ему мысленную пощечину. — Мои люди слегка… недалекие.
— Недалекие люди всегда рассуждают так, словно ожидают, что на них свалятся с небес превеликое счастье, царство справедливости, трупы заклятых врагов и грудастая девственница впридачу. Ничто не приходит ниоткуда. Магия не срывается сама собой с наших рук, не самозарождается в глубине средоточий, а черпается из Сущностей. Следы, которые она оставляет в этом мире, изменяют его внешне и внутренне, но не создают нечто новое. Энергия переходит в энергию. Трудно представить, сколько чистой магии было выброшено в эту вселенную — и осталось незамеченным только потому, что без средоточий и мага она совершенно беспомощна, как брошенный в реку новорожденный волчонок.
— Так что есть магия? — осторожно спросил Мричумтуивая. Эолас пренебрег говорить ему про энергию изменения.
— Это власть, но не та опьяняющая власть, который обладаете вы, Мричумтуивая. Это разумная власть. Или, если слегка переиграть словами — власть разума.
— Но если магия есть власть, почему маги еще не подчинили себе Просторы, в таком случае?
Эолас позволил себе змееподобную улыбку тонких губ:
— Кэанцы подчинили себе Цепь. А кертиарианам и гилантийцам нет нужны в этом.
— Кэ-ан-си, кер-ти-и-ри… ри… — забурчал Мричумтуивая. — Почему не называть их светлые, сумрачные и темные маги?
Эолас хотел отметить неоспоримую простоту имен и названий людей снега, когда услышал чей-то топот. В ту же минуту он осознал, что далекая толпа снова подняла шум, теперь о чем-то другом.
Из темноты появился молодой солдат. Эолас узнал его: один из охранников, приставленных к пленнику-вастаку.
— Ваше благородие, — стражник остановился и преклонил колено, словно бы формальность могла загладить его вину.
— Что произойти? — сурово произнес Мричумтуивая, даже не назвав солдата по имени.
— Пленник… исчез, ваше благородие, — пробормотал стражник.
— Каким образом?
Иногда Эоласу казалось, что вождь Фикесаллерамника находится в жизни именно на том месте, на котором должен находиться — но лишь иногда.
— Нас пожар отвлек. Э-это все Барбесиоль, не я! — начал он перекладывать вину. Эолас практически видел двух юнцов, пререкающихся, как долго продержится под натиском огня установленный на крыше алтарь трех идолов. — Он…
— Не оправдывайся, — отрезал Мричумтуивая. — Барбесиоль, не Барбесиоль, пленника упустили вы оба, и вы оба наказаны так, как Клятвенник гласит нам наказывать стражников, что покинуть свой пост. Три часа в лесной глуши без оружия. Вернетесь раньше — вам будет смерть.
— Еще одно слово, ваше великодушие, только одно, — робко прибавил нерадивый охранник. — Путы, которыми мы его связали, кто-то разрезал.
— Эолас, — обратился Мричумтуивая, — скажи, пожалуйста, что он лжет и освободил пленника сам.
— Стражник говорит правду, — сообщил Эолас, проверив поверхностные мысли того. Писатель не сказал Мричумтуивае, что только один человек в Фикесаллерамнике способен на такое, и отчаянно надеялся, что дело заключалось во вторжении извне.
Вернувшись к позорному столбу, они действительно застали его пустым; вокруг валялись обрезки веревок. Мричумтуивая кое-как утихомирил толпу и обвел ее рукой: