Хейзан поднял глаза на белую гипсовую галерею, достаточно высокую, чтобы человек мог скрыться там от чужих глаз едва пригнувшись.
— Красивый интерьер, не правда ли?
Хейзан повернулся и очутился лицом к лицу с невысоким человеком, дать которому можно было никак не меньше пятидесяти, но в чьих темных волосах начисто отсутствовала седина. Если взгляд Хейзана был проницательным, то этот мужчина видел людей насквозь — как летучая мышь видит препятствие во тьме при помощи эхолокации.
Невий.
— На мой вкус, несколько пошловато, — отозвался Хейзан; что ж, вступим в твою игру.
— К этому рано или поздно привыкаешь. Очевидно, вы не из аристократического круга? — сощурился Невий. — Значит, мы с вами в какой-то степени в одной лодке.
Настолько не верит в священство Кэаны, что пытается склонить гилантийца на свою сторону?
— Вам тоже доводилось нарываться на неприятности благодаря тому, что вы были верны себе?
— Мне доводилось многое, — расплывчато ответил Невий. — Но, скорее, это я заставляю людей нарываться на неприятности. Ради меня.
Хейзану невольно вспомнилось все, через что прошла и проходит Рохелин ради него, и он не скрыл своего раздражения:
— Я знаю, кто вы. Мы совершенно не похожи.
Невий пронзил его карим взором, буквально вскрывая каждую жилку незримым скальпелем, и тихо сказал:
— Я знаю, кто вы. — И махнул рукой.
Раздался свист, который Хейзан вначале принял за свист рвущейся у кого-то из лютнистов струны, но продолжением ему были изумленные вздохи. Кто-то закричал; Хейзан, оглушенный грохотом собственного сердца, продрался сквозь толпу и увидел Дальвехира. Ноги кэанца подкосились, и он рухнул на пол с противным треском: сломалась стрела, торчавшая у него из груди. Серые глаза остекленели, в то время как под телом начала расползаться багровая лужа.
Хейзан вскинул голову; одна из угрюмых теней, бегущих по галерее, пустила стрелу прямо по курсу. Хейзан увернулся, и та вонзилась в женщину за его спиной. Жертва не успела даже вскрикнуть.
На миг Хейзану показалось, что исчезли все звуки, а свет притупился. Взгляд случайно поймал Этельку. На лице женщины читалось горькое, искреннее сожаление.
Затем толпа взорвалась воплями.
Люди побежали сами не зная куда; зазвенело разбитое стекло и фарфор, кто-то прыгал через опрокинутые столы, а кто-то прятался за них же, подбирая юбки. Кто-то поскальзывался на разлитом вине, и беднягу немедленно давили перепуганные аристократы, с которыми он только недавно вел светскую беседу. Хейзан орал имя Рохелин, перекрикивая пение стрел, что летели не только в веринцев, но и во всех, кто волею судьбы оказывался поблизости или просто слишком громко вопил.
— Хейз! — В мага врезалась Рохелин и в панике схватила его за плечи. Страх на ее лице зеркалил страх его собственный. Хейзан потащил девушку за собой, расталкивая народ вспышками огня, но быстро понял, что это укажет убийцам цель, и перешел на локти.
В какой-то момент он зацепился взором за очередного мертвеца, над которым сидел Имрей… Хейзан даже не сразу понял, что он делает. Старик повернул голову, и Хейзан ужаснулся: усы Имрея были окровавлены, а изо рта капало.
— За Крайво! — вознесся над толпой искаженный голос, в звуках которого Хейзан с трудом узнал Невия.
Они с Рохелин метнулись прочь от главного входа и углубились в коридоры, которыми передвигалась прислуга. Ворвавшись в кухню, оба едва не споткнулись о труп поваренка. Стрелы торчали всюду, словно проросшие через мертвых людей камыши. Одну из служанок пригвоздило к стене, точнехонько между рассохшихся досок. Убийцы исполнили свою работу на совесть, особенно с учетом того, что никто ничего не услышал.
Хейзан и Рохелин отыскали тайную лестницу и бегом спустились по ней. Разбив окно магией, Хейзан взобрался на подоконник и первым спрыгнул вниз; приземлившись на бочки с вином, он помог спуститься Рохелин. Запертую дверь каменного дворика Хейзан вынес с плеча; только тогда беглецы позволили себе оглядеться — и увидели, что второй этаж Белой Воды полыхает. Избавиться решили ото всех — а потом, очевидно, представить трагедию как чью-то неосторожность.
Хейзан только теперь понял, что у него из колена торчит осколок стекла. Рохелин сбила ноги в кровь после того, как сбросила каблуки. Тем не менее, обоим надо было убираться отсюда, и поскорее.
Когда они, хромая, пересекали рыбацкий квартал, красноватый от ослепительного зарева и мутный от запаха, Хейзана заставила встать столбом внезапная идея. Панические голоса вдалеке только поддержали ее.
— Хель. Бежим к порталу.
…ко времени, что они добрались до Старого Города, пол-Хефсбора по ту сторону реки превратилось в факел. Всю стражу стянули туда, чтобы спасать тех, кто был на это не способен, и разгонять появившихся на улицах мародеров.
Миновав гулко-серую арку, Хейзан и Рохелин по щербатой лестнице спустились вглубь земли. Факелы высвечивали копоть на потолке и узоры каменных стен, что переплетались в мигающем свете, точно огненные змеи — подергивая кончиками хвостов.
Портал, упокоенный в ночи, заявил о себе раньше, чем предстал глазам. Воздух отяжеляла некая липкость, расслабленность бытия, что могла проявиться и головокружением, и чувством дежа вю, и нетвердостью шага. Вот оно, у дальней стены-тупика — зыбь в пространстве, образующая, если присмотреться, трещину.
Хейзан вслушался в голос портала; тишина, благословленная тишина.
До тех пор, пока из-за спины не прозвучало — прекрасным женским голосом — заклинание, сбивающее с ног.
Хейзан выругался и приподнялся на локтях, закрывая собой Рохелин. Факелы освещали высокую черноволосую женщину в простом, но безупречно скроенном платье, что склонилась к неудачливым беглецам — и Хейзан различил ее ярко-синие глаза.
— Хойд?.. — ошеломленно выдохнула Рохелин.
— Императрица Хойд, дорогая моя, — ровно произнесла Хойд и неожиданно подала девушке руку. — Вы тоже возьмитесь. Ну же! — поторопила она, и тон ее не предвещал ничего хорошего.
— Я маг, — недоверчиво ответил Хейзан. — Если вы хотите меня переместить, предупреждаю: я умру.
— Какая жалость, — безо всякого сожаления промолвила Хойд. — Однако за поджог вы должны ответить.
— Мы здесь ни при чем, — прошипел Хейзан и, улучив момент, ударил императрицу под колени. Та рухнула на землю, а Хейзан вскочил — только затем, чтобы снова услышать короткое, но действенное заклинание.
— Прибавим высочайшее оскорбление, — сказала Хойд, поднимаясь и отряхивая ладони. — Будете сотрудничать?
Хейзан сплюнул кровь на каменный пол.
— Будем.
Полдороги (их везли на чертовой карете, но с цепочкой, оковывающей руки) Хейзан ораторствовал как мог, выбивая прощение себе и Рохелин и убеждая императрицу, что они не причастны к произошедшему в Белой Воде и сами едва унесли оттуда ноги. Первое, к сожалению, не было чистой правдой, что Хейзан понял не сразу — и переменил тактику.
— Веринцы? — презрительно отозвалась Хойд, когда Хейзан рассказал о гибели Дальвехира и других. — Мне по-своему жаль их, но… как детей. А я не люблю детей, потому что они не могут помочь себе сами.
Хейзан так и думал: вся политическая деятельность веринцев оказалась муравьиной возней и имела большее значение как его попытки добраться до портала.
Лгать кертиарианке Хейзан не мог, так что он изложил Хойд правду как есть.
— Это звучит абсурдно… однако вы честны со мной, — задумалась императрица. — Значит, Фивнэ не умер, а только лишь застрял на материке. Похоже, мне придется вспомнить о милосердии и снять с вас провинность. Хотя бы потому, что я знаю, насколько сбивает с пути истинного отчаяние.
Очевидно, она говорила о своем отце Баугриме, которого — никто не говорил этого в открытую, но знали все — ей пришлось отравить, чтобы взойти на трон.
— Тогда отправьте Рохелин назад в ее странствие, — попросил Хейзан, почувствовав нежданный ответный порыв. — А я как-нибудь разберусь.