А пока…
Эолас магией починил сломанное перо, найденное среди книг, долил воды в чернильницу, перевернул карту и бледными, но четкими буквами вывел многообещающее название последнего рассказа: “Алый крест”.
Ступая вдоль извилистой реки, огибающей деревья, что тянули корни сквозь ее сыпучий берег, Хейзан разглагольствовал уже битый час обо всем, что приходило в голову. Только так он, кажется, мог разграничить момент нынешний и содрогающий призрак минувшей ночи.
— …то есть, люди, как правило, делят сны — на хорошие, на кошмары, на эротические. А для меня сны, все до одного, просто странные. И не имеет значения, какие во время сна я испытываю эмоции — я от них будто отстранен… или остранен.
— У меня эмоций может быть целый спектр, — сказала Рохелин. Былые слезы высохли, но стыдливое чувство вины за свою импульсивность осталось, и Рохелин не знала, куда от него деться. — Чужих, своих, абстрактных. Но поутру я все равно забываю.
— Однако ты вспомнила сон о Путеводном, — возразил Хейзан.
Рохелин перескочила через ручеек, заросший осокой, и бросила:
— Это спонтанно. И редко. Чаще всего мои сны остаются где-то на изнанке.
— Как гилантиец, я исследовал ту часть своего сознания, где рождаются сны, — Хейзан ручейка не заметил; засадив сапог прямо в воду, чертыхнулся. — До Ха’генона я думал, что они всего лишь перерождают впечатления в причудливое месиво, но теперь не уверен. Может статься, они как-то цепляются за ноосферу — невидимыми крючочками, а как только один из них выпадает, через дырочку проникает ментальная энергия.
Говоря откровенно, он слабо верил в собственные рассуждения, которые родились под влиянием момента.
— А у сновидцев? — спросила Рохелин.
— Я не был внутри твоего сознания, так что понятия не имею.
Рохелин остановилась и прищурилась.
— Даже мыслей не читал?
Хейзан загадочно улыбнулся и развел руками. Рохелин укоризненно покачала головой в знак того, чтобы он молчал об этом и дальше.
Вскоре заросли стали непроходимыми, и Хейзану с Рохелин пришлось вступить в реку, чтобы не терять направления. Сапоги оскальзывались на иле, промоченная ткань мешала передвигать ногами, но путники упорно шли, пока солнце катилось по небу через кургузые облака.
С юго-востока, откуда они продвигались к Ха’генону, замок был разрушен сильнее, чем в других его частях. Река уводила в зеленую пущу, пересыпанную замшелыми камнями в человеческий рост и даже выше. Продираясь через кустарник, путники заметили сломанные ветки и оборванные догола листья.
— Мы здесь не одни, — сказал Хейзан.
У Рохелин екнуло сердце, и она укорила себя за напрасный страх. В конце концов, с нею маг, который защитит ее от Обездоленных… одного или двух. Тем не менее, ей казалось, что словами о ложной власти Хейзан значительно преуменьшил свои способности, и загадочная сила, что в нем таится, однажды проявит себя — так или иначе.
Перед путниками выросла обглоданная Временем стена; река убегала по водостоку, протиснуться через который, даже рассыпав проржавевшую решетку одним взмахом руки, не представлялось возможным. Соседний пролом зарос ежевикой, и Хейзан, недолго думая, поджег ее. Испарив огонь с почерневших веток, Хейзан решительно втоптал колючки в землю и, дав знак Рохелин следовать за ним, вошел на территорию Ха’генона, прислушиваясь. В глаза бросилось тело, лишенное головы, которая забилась в заросли осоки на берегу.
— Вряд ли это наша императрица убила собственного слугу. Значит, Эолас сдержал слово.
Хейзан говорил громко и безо всякого трепета; казалось, его совершенно не трогает древность Ха’генона и эхо ушедшей цивилизации, пронизывающее замок от укутанного землей основания до вершины башни, что виднелась через раскачивающиеся кроны. Рохелин же едва сдерживала дрожь.
Она бывала в замках, в том числе разрушенных, но Ха’генон не был на них похож. Черный и угрюмый, Ха’генон безмолвствовал, и в этом скрывалось нечто сюрреалистическое — почти как ее странствие. И то, и другое длилось на протяжении вечности, которая вросла корнями в саму ткань мироздания — но Рохелин осадила себя, памятуя, что ее странствие значимо лишь для нее одной, в то время как этот замок окутывал паутиной весь Скорбящий — целую субреальность!
Первое было иллюзией.
Эолас проснулся уже на исходе дня — и обнаружил, что уснул прямо за столом, выписывая почти невидимые буквы поперек листа с его края — иначе не влезало. Проглядев написанное, он вычеркнул излишнюю кровь, после чего свернул бумагу в свиток и направился к лестнице. На спуск ушло почти столько же времени, сколько на подъем — после вчерашнего подвига зверски болели ноги. Эолас не мог скрыть раздражения, что его старания оказались напрасными.
Когда он добрался до верхнего коридора, его внимание привлекло странное: Ха’генон не безмолвствовал. Эхо чьих-то шагов, причем умноженных на два, носилось под потолком густым туманом звука. Либо Обездоленные, либо парочка не менее сладкая, если не сказать слащавая — Хейзан и Рохелин.
Эолас притаился на лестнице, готовый в любой момент сосредоточить магию. Кто-то поднимался по ступеням. Когда они вышли на гулкий вечерний свет, прорывающийся через дыру в потолке, Эолас увидел знакомые лица.
— Добрый вечер, — сказал он, появившись из сумрака.
Обменялись приветствиями, и Хейзан сразу перешел к делу:
— Тебе удалось что-нибудь выяснить?
— Ха’генон крайне неприветлив к своим гостям, как и Скорбящий в целом. Я отыскал бывшего хозяина Иррсаота — вернее, то, что от него осталось, — но самого артефакта не обнаружил. Нынешнего его носителя — тоже.
— Ты не мог изучить весь замок, — задумчиво произнес Хейзан.
— Не мог, — миролюбиво согласился Эолас. — Однако он с завидным упрямством водит меня по кругу.
Рохелин толкнула Хейзана плечом:
— А я тебе сказала. Мы в том зале уже были.
— Как человек, который провел здесь целую ночь, могу сказать, что смысла в дальнейшем изучении Ха’генона нет. Хозяин Иррсаота покинул его некоторое время назад.
— Хозяйка, — поправил Хейзан. Поймав вопросительный взгляд Эоласа, он объяснил: — Местные жители рассказали нам о королеве Обездоленных, которая скрывается именно что в Ха’геноне.
— Где-то поблизости есть деревня, — сказала Рохелин. — Я помню карту.
Но Ха’генон не собирался просто так отпускать нарушителей своего покоя. Хейзан и Рохелин едва не переругались, споря, куда им следует повернуть, а потом — выйдя на ту же треклятую лестницу. Эолас лишь тяжко вздыхал про себя, уже научившись повиноваться Ха’генону во всех его мистических проявлениях.
В конце концов они выбрались из северного крыла и свернули на запад, поневоле рискуя пересечь невидимую границу и очутиться там, откуда вышли несколько дней назад. Над Скорбящим сгущался осенний мрак — черные тучи медленно откусывали по кусочку розового неба.
После блужданий длиной в час или два их встретила деревня, чертовски похожая на ту, куда привел их Кивий, но в действительности — лишь бледное ее подобие. Меркнущий свет посылал прощальный привет слабым, призрачным лучом, прорывающимся из-под сени туч. Наступала ночь.
В отличие от деревни Кивия, эта была окружена крутой насыпью, точно рвом, и Хейзан пожалел, что не умеет ходить по воздуху. Кое-как перебирая руками в попытке удержать равновесие и цепляясь за колючие стебли, торчащие из земли — так, что исколол себе все пальцы, — Хейзан спрыгнул в мягкие заросли внизу. Рохелин попыталась повторить его прыжок, но немного не долетела и покатилась по склону, ругаясь и царапая почву. Хейзан тут же подскочил к девушке и осмотрел растрепанную голову — никаких ран, по счастью.
— Я подожду вас здесь, — сообщил Эолас. Его едва было видно на фоне темного ночнеющего леса.
— Трусишь? — ехидно поинтересовался Хейзан.
Далекий гром оттенил спокойный голос Эоласа: