— В отличие от вас, дорогой Хейзан? — спросил Дальвехир, не выказав ни частички доверия. — Может статься, это вы искали неприятностей и за то поплатились?
— Спросите вашего убийцу, — отозвался Хейзан.
— Спрошу. — Дальвехир поддернул воротник. — Если северяне и впрямь такие, то что тебе за интерес до нашего дела?
— Меня волнует судьба империи, — ляпнул Хейзан первое, что пришло в голову.
— Почему? — Дальвехир уподобился коршуну.
Хейзан лихорадочно придумывал, что сказать. Давай сочинять, неожиданно всплыло в голове.
— Моя… вселенская любовь живет здесь.
— И как же светляки повлияют на нее? — Дальвехир настолько не верил Хейзану, что, сам того не заметив, выбросил на свет белый очередную подсказку. Светляки? Кэанцы замешаны здесь сильнее, чем Хейзан полагал до этого.
— Они повлияют на меня, когда я перееду в Хефсбор, чтобы быть с нею рядом. Да, я много знаю о политике на Севере, — высказал он догадку. Даже если политика здесь рядом не стояла, всегда можно списать на метафору.
Но догадка выгорела. Дальвехир, казалось, сменил гнев на милость.
— Это тот еще водоворот — безжалостный и жестокосердный, — кивнул он в чем-то даже почтительно.
И не из воды, добавил Хейзан про себя.
— Поэтому, Дальвехир, я нужен твоим людям.
— Возможно, — засомневался он — и вновь закашлялся. — Но с того момента, как ты обнаружил себя, тебе придется работать с нами.
— Разумеется, ведь он знает, что я пытался убить его, хоть и не видел меня в лицо… если это важно, — продолжил Хейзан игру.
Дальвехир помрачнел снова — на сей раз это была холодная северная ярость.
— Альдом жив? Конечно, это важно, Хейзан. Ведь это твое появление на сцене помешало плану исполниться, так?
— Мое, — произнес Хейзан, с достоинством выдержав разъяренный серый взгляд. — Поэтому я здесь — я готов присоединиться к вашей борьбе против светляков ради блага империи.
На миг он испугался, что, собрав воедино все детали, которые выяснил в течение разговора, в одну реплику, тем самым выгнал на поверхность какую-нибудь неточность, но затем услышал щелчок идеально прилаженного последнего кусочка в марпской игре в “пазлы”.
— Это означает, что теперь ты служишь императрице Хойд, а не своей возлюбленной… как ее зовут?
— Рохелин.
— Рохелин… звучит как-то знакомо. — Дальвехир погрузился в раздумья. — Потом непременно вспомню. Ты ведь понимаешь, что делаешь?
Хейзан с трудом удержался от того, чтобы пожать плечами.
— Я сюда явился, чтобы убить Альдома. Так что понимаю, — солгал он.
— Прошу, не напоминай мне о том, что наши задумки пошли прахом из-за тебя, — потребовал Дальвехир. — Или я попрошу убийц, чтобы они проткнули тебе второе плечо.
Хейзан вдруг вспомнил его задумчивость при словах о “молодом темном” и почувствовал в себе решительную наглость.
— Не попросишь, я вам нужен. А еще я левша.
Дальвехир посмотрел на него в смешанных чувствах.
— Тебе повезло, — проронил он наконец, даже не подозревая, насколько прав. — А теперь бегом к лекарю. Жгут нельзя держать долго.
На ее стороне были облака, и что-то нещадно уверяло ее в том, что она не должна на них смотреть; что-то нежное, но подобное камню. Был ли это монолитный камень, из которого состояли развалины Старого Города, или камень, брошенный в окно соседским мальчишкой, она не могла различить. В детстве она чаще играла с мальчишками. В детстве…
Кто-то прорывался через бескрайние леса; другая она. Иначе, чем раньше… или нет? Меняется ли внешнее событие вместе с его участником? В ее снах все люди выглядели одинаково. Или это реальность?
Только имена разделяют нас. В реальности ее снов у людей не было имен.
Облака опустились в лес и обратились туманом; у нее больше не было возможности не смотреть. Молочно-белая пелена трансформировалась в нечто… изломанное. Потонувшее в крови. Она услышала крик — не крик этого существа, — и тот обратил ее крошечное сердце в лед. Лед Меена. Колоссальные громады, которых звали старшими чертями мечтательные обитатели этой необычной северной страны… откуда ей это известно, если побывала она там всего однажды — о, непростительное упущение?
Крик оборвался, и существо пошевелило изувеченными конечностями.
Оно живое?
Быть того не может.
Облака возвратились, и теперь она видела, как по ним бежит босоногая женщина. Каждый ее шаг оставлял по отпечатку, а отпечатки складывались в след, ведущий в никуда…
Никуда было цвета сирени.
Чужеродный звук заставил Рохелин вынырнуть со дна сновидения. Она подняла голову и обнаружила, что уснула прямо за столом, а звук, разбудивший ее, оказался настойчивым стуком в дверь. Потирая затекший лоб, Рохелин поднялась и направилась в переднюю.
Это возвратился Хейзан — и вломился он, не дав ей даже словечка вымолвить, не говоря уже о том, чтобы пустить его внутрь. Его правое плечо было замотано льняным бинтом, так, что сливалось с рубахой, и он, на беглый взгляд, тщательно пытался не двигать рукой почем зря. Живой… мысль неожиданно возродила что-то в памяти — что-то, объяснить чего она не могла, но коснулась висков, как при боли. Это вновь ее дар сновидицы или просто наваждение?
— Ты в порядке? — спросил Хейзан.
— А ты? — ответила она вопросом на вопрос.
— Чувствую себя паршивее, чем когда-либо, — проговорил Хейзан, направившись в кухню — снова без ее дозволения. — Однако… постой, ты пила?
Рохелин посмотрела на бутылку, которая, услужливо подсказала память, была наполовину пуста — что, по счастью, скрывало черное стекло, из которого ее выдули.
— Совсем немного.
Хейзан взглянул на нее с подозрением, но ничего не сказал, а просто сел за стол.
— Тебя это, должно быть, удивит, — заново начал он прерванную мысль, — но я каким-то образом угодил в сердце северной политики. И у меня есть новый план.
Рохелин вскинула бровь:
— Опять? Предыдущий был… — Она не закончила фразу — терпеть такого не могла, но не хотела сотрясать воздух ругательством.
— Да знаю я, знаю, — заверил ее Хейзан, жестикулируя только левой рукой. — Этот план не лучше, предупреждаю тебя сразу.
— Предупреждаешь меня? — Рохелин пожала плечами. — Я ухожу. Ты видел, другие маги в состоянии. — Теперь она не договорила осознанно.
Хейзан явно не удивился, но спросил вполне искренне:
— Ты сбегаешь? После того, что мы вместе пережили?
— Не изображай юнца. Все это было для тебя, но не меня.
Золотистые глаза Хейзана блеснули, и Рохелин поняла, что серьезно его задела.
— Я не изображаю юнца, — произнес он с расстановкой. — И я не буду обвинять тебя в том, что ты девица несносная, не дождешься. Просто выслушай меня.
— Хейзан, я не могу, — грустно проронила Рохелин.
Хейзан сложил пальцы в замок и опер на них подбородок.
— Расскажи.
Рохелин не могла выдержать его проницательный взгляд — немедля почувствовала, что все уже выложила, и не от нее зависит, как и когда оно прозвучит вслух. “Я режу, я вижу, я помню, я знаю,” — зазвенела у нее в голове песенка из детства.
— Я должна странствовать. Засим все.
Хейзан испустил тяжкий вздох.
— Краткость — сестра талантища.
Теперь Рохелин ощутила, что задели ее.
— Я умею говорить длинными предложениями, но это… чувство слишком трудно объяснить, особенно сейчас. Я здесь уже две недели. Для меня это нестерпимо.
— Рохелин, милая, я понимаю — клянусь, — произнес Хейзан сочувственно. — Но мой план не сработает без тебя. К тому же, я уже рассказал Дальвехиру о твоем существовании в роли моей северной любимой…