Вот черт. Руби. Наверно, самое худшее из того, что она натворила.
— Это идиотская случайность! — Сэди, инстинктивно обороняясь, моментально ощетинилась. — Я держала ситуацию под контролем, так нет, ей надо было явиться и предложить себя!
— А что должно было произойти? — поинтересовался Мэнни.
Девушка обернулась к нему и процедила:
— Я собиралась бить Реджи по башке бейсбольной битой, пока он не согласился бы отдать свою душу.
— Кто такой Реджи?
— Мой папаша, — пожала плечами Сэди.
Глаза вороньего братца по-прежнему источали неприязнь, однако теперь его гнев, похоже, был обращен не только на нее одну.
Старуха вздохнула и печально покачала головой.
— Что-то с тобой определенно не так, — изрекла она.
Сэди машинально принялась сжимать и разжимать кулаки.
— Думаете, я этого не знаю? Я ненавижу себя и почти постоянно бешусь. Вы даже не понимаете, насколько я охреневшая.
— Такое лечится, — отозвалась Эгги.
На какое-то мгновение у Сэди вспыхнула надежда.
— И вы могли бы сделать это? Помочь мне?
— Могла бы, — кивнула старуха. — Надеюсь, мне предоставится такая возможность. Но ты ведь знаешь, что должна сначала сделать.
— И что же? — Сэди тут же сникла. В ее теле словно открыли некий кран, через который все ее силы моментально вытекли наружу.
— Есть духовный мир, и есть телесный, — заговорила Эгги. — Я в состоянии помочь тебе в духовном, но прежде ты должна уладить дела здесь, в обыденном мире. Иначе духи не в силах будут тебе помочь.
— Духи, — повторила Сэди. — Это как он, что ли? — она кивнула на Мэнни.
— И да, и нет, — улыбнулась художница. — Мэнни из Желтого каньона — майнаво. Обычно люди считают майнаво духами, но достаточно вспомнить о громах — больших таинствах, — и кузены по сравнению с ними сразу представляются малыми.
— Значит, они… малые таинства? — предположила девушка.
Впрочем, она понятия не имела, что такое «таинства», и утвердительный ответ Эгги ясности не внес нисколько.
— В общем, я должна уладить дела с легавыми, — мрачно констатировала Сэди.
Старуха кивнула.
— Они ведь бросят меня в тюрягу. Хоть это и не называется тюрьмой, но смысл все равно такой.
Эгги снова кивнула.
— Отнесись к этому как к перерыву. И не отказывайся от адвоката. Уверена, любую брехню ты за километр чуешь. Так что если поверишь кому-нибудь из юридической братии, не отказывайся от его услуг.
— А потом что?
— Потом вернешься ко мне, и я научу тебя, как жить дальше. Научу, как снова обрести гармонию с духовным миром.
— А это трудно?
— Все трудно, что хоть сколько-то важно, — пожала плечами художница.
Ну почему и это должно быть трудным? Почему она постоянно должна чувствовать себя так хреново? Почему она постоянно должна разрушать все, что ни окажется рядом?
«Не все», — осознала вдруг Сэди. Она никогда не обижала Эйлиссу и других приемышей, что оказывались в доме Хиггинсов.
Потом ей вспомнились собственные мысли в «Призрачном пассаже» — что у нее не осталось иного выхода, кроме самоубийства. Но возможно, она ошибалась. Как сказала Эгги, будет трудно. Предстать перед копами. Перед Реджи. Понести наказание.
Но трудности вполне оправданны — рассчитывать на веселую прогулку после всего, что она успела натворить, не очень разумно.
Сэди встретила твердый взгляд Эгги — женщины, которую она собственными руками отправила на больничную койку и которая вопреки происшедшему предлагает ей помощь. Да, она какая-то блаженная, один ее бред насчет обладающей чувствами жрачки чего стоит. С другой стороны, все эти байки старуха рассказывала, когда они готовили, пожалуй, самую вкусную еду в жизни Сэди. Прямо сейчас странная тетка из резервации Эгги казалась Сэди единственным источником света в кромешной тьме.
До этого она пыталась пробиться по-другому. Как Реджи. По-му…цки.
Может, настало время прибегнуть к способу блаженных? Как там выразилась Эгги? Снова обрести гармонию с духовным миром. Сэди не совсем понимала смысл этого выражения, но знала со всей определенностью, что никакой гармонии в своей жизни отродясь не ощущала. И всяко звучало это получше, чем любой другой вариант ее будущего. Или его отсутствие.
Потом Сэди задумалась о канцелярском ноже, который дарил ей иллюзию свободы и помогал превозмогать собственное бессилие. Ножа больше нет, но ей по-прежнему требуется что-то, способное вселить в нее надежду. Без которой не продраться через кучи дерьма, что обрушатся на нее сразу же, как только она заявится в полицейский участок.