— Все равно нельзя ее убивать, — принимается вновь увещевать старушку Ситала. — Ее смерть ничего не изменит.
— Но только так мы можем гарантировать себе безопасность, — отвечает Тетушка. — Если она уйдет отсюда целая и невредимая, потом придется постоянно быть начеку, потому что она обязательно вернется. В следующий раз мы можем не заметить ее появления. И не думайте, будто ей есть какое-то дело до наших жизней!
Консуэла пытается сесть, но Тетушка прижимает дуло револьвера к ее голове.
— He-а, — угрожающе бросает она и крепко, так что на руке набухают вены, сжимает рукоятку.
Мы в тупике. Старуха в любой момент может нажать на спусковой крючок.
Я с надеждой смотрю на Морагу. Неужели шаман не в состоянии обезвредить эту бомбу?
— Сделай же что-нибудь! — призываю я его.
— Теперь это не в нашей власти, — отвечает он. — Дело касается только их. И громов.
Все это время майнаво хранят молчание. Я то и дело взглядом обшариваю передние и задние ряды публики, пытаясь отыскать Калико, но, похоже, моя лисолопа, раз высказавшись, предпочла затеряться в толпе. Во всяком случае, мне ее отыскать не удается. И общее настроение зрителей этого представления никак не удается уловить. Но тут прямо перед моим носом появляется какой-то старик: шаркающая походка, вместо волос — гребешок ящерицы, спускающийся от макушки к спине.
— Нам нужен Арбитр, — провозглашает он.
Майнаво дружно кивают.
И затем все принимаются таращиться на меня. Я вспоминаю слова Морагу: дескать, кузены именно меня и считают Арбитром.
— Нет, — трясет головой Тетушка Лейла, опережая меня с моими возражениями. — Он уже сказал, что думает.
Старик-ящерица качает головой:
— Это неважно. Он — Арбитр. Он отбросит личные чувства, выслушает обе стороны и вынесет решение.
— Ты способен непредвзято отнестись к нам обеим? — обращается ко мне Тетушка. — Можешь оценить обе позиции?
— Не знаю, — сейчас важно говорить правду. — Но я попытаюсь.
Старуха внимательно смотрит на меня — я вспоминаю, что именно так сканировал меня Морагу, перед тем как мы принялись ваять тело для Ситалы. Теперь мне кажется — дело либо в личных магических способностях Тетушки, либо это особенность всего племени, — что опасная пожилая леди способна раскрыть любую мою тайну, как бы надежно я ни спрятал ее даже от самого себя.
— Пожалуй, он подходит, — выносит она вердикт и опускает револьвер.
— А ты? — спрашивает старик-ящерица у Консуэлы.
— Одну секунду, — произносит та.
Она с усилием садится, медленно поднимается на ноги. Чуть качнувшись, быстро восстанавливает равновесие, вскидывает руки и внезапно принимает вороново обличье, после чего так же стремительно вновь становится человеком. Абсолютно здоровой женщиной без малейшего следа ранения — если Консуэла и испытывала боль или слабость, теперь это совершенно незаметно. Кровь с ее одежды исчезла, как и дырка от пули.
Значит, на этот счет Тетушка была права. Для восстановления майнаво и вправду достаточно сменить обличье. Может, тогда Лейла Кукурузные Глаза права и кое в чем другом?
— Я приму решение пятипалого, — говорит Консуэла старику-ящерице. Затем переводит взгляд на меня. — Как тебя зовут?
В сказках, которые мне доводилось читать в детстве, ни в коем случае нельзя было называть кому-либо свое полное настоящее имя, поскольку узнавший его обретал власть над представившимся. Но у кикими и, полагаю, у майнаво другие порядки. Тут все замешано на предельной искренности. А что может быть сокровеннее имени? И потому я отвечаю вороновой женщине:
— Родители нарекли меня Джексон Стивен Коул.
5. Лия
— Я так и знала! — вскрикнула Лия, едва Стив закрыл рот. Она повернулась к Морагу, но тот только пожал плечами. — Вот уж не думала, что вы способны на ложь.
— Ничего подобного, — возразил шаман. — Все рассказанное мною в больнице — сущая правда. Я просто не уточнил, про какого Стива говорю.
— Пустословие!
— Правда.
— Тем не менее вы намеренно ввели меня в заблуждение.
Морагу кивнул:
— Мне ли раскрывать чужие секреты? В особенности той… — он осекся.
— …которая растреплет их на весь мир, — закончила за него Лия.
Шаман снова кивнул.
— Беспокоиться Стиву не о чем, — заявила писательница. — Я не собираюсь никому рассказывать.
Даже странно. Хоть теперь она и знала истину, но все равно думала о музыканте как о Стиве.