— Так зачем же ты вообще сидишь здесь с нами? — спрашиваю я Консуэлу, прежде чем Лейле придет в голову снова взяться за оружие.
— Из уважения к собравшимся майнаво.
— Понятно. Почему бы тогда тебе из уважения к ним не высказать свою точку зрения?
Консуэла долго молчит, меряя меня взглядом. Наконец спрашивает:
— Что такого ты нашел в наших краях?
Я улыбаюсь. Никто этого по-настоящему не понимает — за исключением, пожалуй, Морагу, — но все равно отвечаю ей:
— Меня влечет жить здесь. Среди красоты. Подальше от безумствующей толпы.
— Говори правду! — щурится она с подозрением.
— Это правда и есть. У меня было все, чего только может пожелать человек, только оказалось — это мишура, так что я выбрал жизнь здесь.
Уточнять, что моя новая жизнь началась без осознания данного обстоятельства, я считаю излишним. Чувство вины и горечь погнали меня в дорогу, на родину моего закадычного приятеля Морагу. Я явился сюда, вдохновленный его рассказами. И мне представлялось, что здесь я смогу забыться и никто не сможет меня отыскать.
«Край у нас широкий, — не раз говорил он мне. — Одно из тех мест, где можно укрыться от остального мира и жить себе дальше словно невидимка».
На том этапе моей жизни подобное не могло не привлекать.
— Но хватит обо мне, — заявляю я, ни в коем случае не забывая о револьвере на коленях Тетушки и ее иссякающем терпении. — Расскажи нам свою версию событий, — наседаю я на воронову женщину. — Или предпочитаешь, чтобы Тетушка уладила проблему по-своему?
Консуэла пытается испепелить меня взглядом, но тут Тетушка ерзает на своем камне и берется за рукоятку оружия. Обе леди обдают друг друга равновеликим презрением.
Наконец воронова женщина отрывисто кивает и начинает говорить. Устремив взгляд куда-то между мной и Лейлой, она описывает все события, начиная со своего визита в факторию Маленького Дерева в пятницу утром. Говорит она быстро, короткими фразами, однако какое-то время ее рассказ все равно отнимает.
Мне приходится прилагать определенные усилия, чтобы не терять нить ее повествования. Я устал как собака, жара просто невыносима, и ужасно хочется пить. Большую часть этой истории я уже слышал — кое-что от Томаса, кое-что от Рувима, — и, полагаю, Тетушка тоже, но на этот раз мы видим события глазами Консуэлы и узнаем ее мысли по поводу происходившего.
Внимая вороновой женщине, я поглядываю и на Лейлу, пытаясь уловить ее реакцию. Какое там, ей только в покер и играть — лицо ее не выдает ровным счетом ничего. И все же один ободряющий показатель я замечаю: по мере рассказа Консуэлы рука Тетушки отодвигается от пушки на коленях. Не слишком далеко, но так все же лучше, чем если бы она держала воронову женщину на прицеле.
Хоть какой-то прогресс. Старая Лейла Кукурузные Глаза немного успокоилась.
Но вот Консуэла смолкает, и взгляд ее переносится из неведомой дали на меня.
Я снова кошусь на Тетушку. Судя по ее поджатым губам, комментариев от нее ожидать не приходится. Тогда я снова обращаюсь к вороновой женщине:
— Как мне представляется, никто не считает, будто ты умышленно допустила подобный оборот событий. Тем не менее из-за твоих действий Томасу угрожает опасность.
— Ну и что мне теперь делать? — разводит руками Консуэла.
— Исправлять содеянное, — цедит Тетушка и топает ногой о землю, поднимая облачко пыли.
От глаз вороновой женщины веет холодом:
— Не искушай судьбу. Я могу оказаться тебе не по зубам.
Рука Лейлы вновь ложится на рукоятку револьвера. И вдруг она спрашивает:
— Ты когда-нибудь задумывалась, почему майнаво и кикими так ладят меж собою в Расписных землях?
Он неожиданной смены темы Консуэла даже моргает.
— И почему же, Тетушка? — цепляюсь я за возможность хоть сколько-то успокоить старуху после выходки ее противницы.
— Давным-давно, — начинает Лейла Кукурузные Глаза, — майнаво в этих горах были такими же надменными, как и ты, Консуэла Мара. Им представлялось, будто людей привнесли в наш мир единственно им на потеху. Я могла бы много чего рассказать об их ужасных деяниях — как они похищали наших юношей и девушек, затапливали наши урожаи, изводили наших охотников, — но я всего лишь старуха. У меня нет ни сил, ни духу для такой долгой и жуткой истории. Могу лишь сказать, что тогда, как и сейчас, кикими были миролюбивым племенем, однако жестокость выходок и пыток майнаво все росла, и тогда терпение наше лопнуло. Как и ты, они веселым смехом встретили наши требования оставить племя в покое.
Однако когда в следующий раз женщины-антилопы сманили наших юношей, первый вождь псовых воинов бросился за ними в погоню. Он обучался у «лос тиос», тольтекских ястребиных дядюшек на юге. Те наставляли его, как различать животных и кузенов и как сражаться с майнаво, сводя на нет их преимущество в силе и скорости. Вождь отсутствовал два дня и ночь, но когда он спустился с гор, рядом с ним шли похищенные юноши, а три антилопы умерли скоропостижной смертью в каньонах.