Я спрашиваю у птицы:
— В каком она настроении?
Несмотря на вновь обретенный опыт, разговаривать с вороной мне немного неловко. А ту мое замешательство явно забавляет — похоже, она уловила мое настроение.
Птица принимается чистить перья, и шаман сообщает:
— Выглядит очень грустной. По слухам, собирается все бросить и удалиться в призрачные земли.
Я не свожу с вороны глаз, и она, уставившись на меня, принимается хлопать крыльями. Ее посыл настолько очевиден, что мне даже не требуется перевода: «Беги со всех ног, придурок, если хочешь ее застать!»
Я оборачиваюсь к Морагу, и тот кивает:
— Давай! Если твоя лисолопочка удерет, тебе ее уже никогда не сыскать.
Я пускаюсь рысцой. И впервые, сколько пользуюсь этой горной тропинкой, не обращаю внимания на окрестности. В голове моей отдается эхом предупреждение: если я не застану ее, больше никогда не увижу.
Поворот к лощине за трейлером показывается раньше, чем я предполагаю. Я кубарем скатываюсь по узкой тропинке вниз и замираю, завидев лисицу с рожками антилопы на скамейке Опоссума. Оторвавшись от созерцания пустынных пейзажей в долине, она оборачивается, и у меня словно камень падает с души.
— Прости, — произношу я.
Я не вдаюсь в объяснения, почему так повел себя. И даже не пытаюсь как-то оправдаться. Опоссум наставлял меня на этот счет еще давным-давно, только за долгие годы я успел подзабыть его урок.
«Ни одна женщина в мире не захочет выслушивать твои дурацкие объяснения, почему ты так поступил», — говорил он. «Им важно знать только, что ты сожалеешь о содеянном или сказанном и скорее умрешь, чем еще раз сотворишь нечто подобное. Послушай старого отшельника», — убеждал он. Парочка разводов и целая куча развалившихся отношений, вернее, размышления о том, почему же все так сложилось, помогли мне все-таки постичь эту истину.
Лисица ждет продолжения моей речи.
— Я допустил ошибку. Не стану клясться, что подобного никогда больше не повторится, но даю зарок: буду изо всех сил стараться не сморозить такой глупости снова.
Она склоняет набок голову, ожидая дальнейших слов, однако их запас у меня иссяк.
Мне кажется, проходит целая вечность, прежде чем лисица обращается в рыжеволосую женщину, которую я бесконечно рад видеть. Она сидит на корточках, голова все так же склонена набок.
— Так ты понял, почему я разозлилась? — спрашивает Калико.
Я киваю:
— Я пренебрег твоим мнением.
— И ты знаешь, почему так повел себя?
— Наверно, просто не подумал, — развожу я руками.
— Иди сюда, — говорит она и хлопает ладонью по скамейке.
Я усаживаюсь рядом, и Калико чуть отодвигается и поворачивается ко мне лицом. Я смотрю на нее.
— Пожалуй, все как-то запуталось, — начинает она. — Тебе изрядно досталось в последнее время. Как себя чувствуешь?
— Сгораю от стыда.
— Да? Громы великие, из-за чего? — искренне удивляется Калико.
— Я годами жил наполовину в ином мире и наполовину в реальном. Даже сосчитать не могу, сколько моих хороших знакомых оказались майнаво! Черт, да сама вспомни, я поначалу не верил, что ты — настоящая! Меня тогда так впечатляла собственная внезапно открывшаяся способность вызывать прекрасные видения, каким я тебя считал. То есть какая ты есть. Тьфу ты! В общем, ты поняла, о чем я.
Она улыбается, и я быстренько излагаю свои незатейливые мысли дальше:
— Словом, все это время майнаво и обитатели резервации вовсю потешались надо мной. Ранимым я себя не считаю, но притворяться, будто в восторге от происходящего, не могу.
— Но они смеются не над тобой, — качает головой Калико. — Они смеются вместе с тобой.
— Только мне что-то невесело.
— Майнаво ни за что не стали бы над тобой потешаться. Они считают тебя своим Арбитром.
— По-моему, это бред какой-то! — отмахиваюсь я, в сердцах отковыривая щепку от скамейки.
— Они не спрашивали бы твоего совета, если бы не воспринимали тебя всерьез. Поверь мне, кузены и кикими стоят друг друга, когда дело доходит до приколов. Ты на самом деле им нужен.
Она старается приободрить меня. Иначе ее слова я расценить никак не могу.
— Ладно, — мне приходится сделать над собой усилие, чтобы хоть отчасти признать ее правоту.
Калико качает головой:
— Ты должен мне поверить.
— Да верю я, — я продолжаю потихоньку разрушать скамейку.
— Но так и будешь терзаться из-за выдуманной ерунды.
Я пожимаю плечами. Пожалуй, она знает меня даже лучше, чем я сам.
— Значит, стыд… И это все, что ты испытываешь?