И мы побежали за десятником. Наша цель была не далеко, я даже не запыхался. К своему удивлению я узнал место, куда мы так спешили. Город я конечно знал плохо, но площадь перед въездными воротами мне была знакома. Прямо на земле лежали стопки щитов. Большие, прямоугольные, они были тяжёлыми и неудобными, но за ними можно было спрятаться целиком.
— Ростовой щит первой линии войска обороны, — сообщил мне жрец, показывая, как подтянуть ремни наручного крепления, — лет двести назад...
— Слушай, — десятник с таким же щитом подошёл к нам, — ты как вообще в жрецах оказался?
— Болтал много, — буркнул жрец и вздохнул.
— Ладно, потом расскажешь. Все за мной!
Прямо перед воротами воротами стоял плотный строй одетых в железные доспехи воинов. Мы пристроились в шагах в двадцати от его левой стороны и десятник наконец объяснил нашу задачу:
— Когда ворота рухнут, а это будет скоро, наша гвардия заткнёт собой пролом. Но мимо неё обязательно проскользнут те, кто уже нацелился пограбить. Вот их мы и будем ловить.
— С такими щитами? — не выдержал я.
— За щитами прячемся от стрел и сдерживаем натиск. Бегать за ними будут вон они.
Я оглянулся. В десяти шагах от нас стояли воины с маленькими щитами и мечами на поясе. Быстрым шагом к нам подходили другие десятки, вместе с которыми мы растянули стену щитов.
— По мне так на стене лучше было, — заворчал стоявший рядом со мной жрец.
— Зачем ты вообще пошёл, остался бы в тюрьме! — не выдержал я.
— Скучно там, да ещё не известно сколько сидеть, — жрец неожиданно перешёл на шёпот, — Слушай, возьми меня с собой, когда всё закончится.
— В степь? — поразился я.
— Я не сам из армии ушёл, — быстро зашептал жрец, — то есть сам, но я сбежал. Тысячник прознал, что я к его жене захаживал, вот я и рванул. Он меня искать будет, пока не найдёт, даже бородой первого гнома поклялся. А у вас меня никто искать не будет. Ты же не из простых будешь, тебе свой отряд нужен, а я десятником конной тысячи был, много чего полезного рассказать могу. Ты только сразу говори, каких женщин трогать нельзя, тут я удержу не знаю, а в остальном я твою спину всегда прикрою. К тому же, я на границе служил, по вашему объясняться могу.
— Как догадался, кто я?
— По нашему чисто говоришь и правильно очень. Тебя учили, и учили хорошо, это я ещё в тюрьме понял.
— Может, моя мать из ваших? — выдал я своё обычное объяснение.
— Женщины не так говорят, уж это я точно знаю.
— Если нас отпустят, пойдёшь со мной.
Первые капли дождя сорвались с неба. Я же думал о предложении жреца. Воин он толковый, да и про язык сообразил то, что даже маг не заметил. Воспитывался я во дворце хана как «гость повелителя», то есть как заложник. Мой отец мог выставить тысячу конных воинов и три тысячи пеших, а с ополчением и того больше. Степь велика, и что бы он не откочевал к другому повелителю, я с десяти лет попал в свиту сына хана. Вместе с ним учился языкам соседей, воинскому делу, искусству следопытов, да много чему. Плохо мне там не было. До тех пор, пока два года назад, войско моего отца встало на пути набега из соседнего ханства. И погибло. Набег сорвался, но наши земли хан отдал не мне, а своему любимчику, первому льстецу двора. Я же стал не нужен. На следующий день, рано утром, я выехал за ворота и уже днём присоединился к набегу на земли людей стен. Взяли меня как толмача. Мы ограбили пару караванов и вернулись на земли ханства. Я, припомнив рассказы деда о набегах, сразу поменял добычу на деньги (одна золотая и семьдесят четыре серебряные монеты — размеры первой добычи я запомнил должно быть на всю жизнь) и закопал её в приметном только для меня месте. Степь большая — пойди найди. Когда же мы праздновали удачное возвращение, к нам подошёл Ахнур-Одноглазый.
Я должен вернуться, степь мой дом. Небольшой же отряд мне понадобится. Наёмником в чужой я больше не пойду. Правда, дед говорил, что степь сильно изменилась, что мы всё больше напоминаем народ стен, но отряды воинов всё ещё в большой цене.
— Поднять щиты над головой! — раздался крик десятника.
И тут с неба хлынуло. Мне казалось, что я стою по пояс в воде, за три шага от меня ничего не было видно. Резко похолодало. Грохот водяных струй бивших по поднятому над головой щиту оглушил меня. Сверкнула молния и запоздавший на пару ударов сердца удар грома заставил задрожать мои руки. Я подпёр щит головой, иначе пришлось бы уронить его. Но тут дождь стал стихать, заполнившая площадь темнота начала рассеиваться, а уровень воды понижаться. У нас в степи после такого ливня воздух пьянит лучше чем вино. А здесь потоки воды вынесли на площадь кучу мусора. Мимо меня проплыла деревяшка, на которой сидела вымокшая крыса. Проводив её взглядом, я опустил щит. Держать его не было сил. Вода, заливавшая наши сапоги, постепенно просочилась сквозь щели между булыжниками и исчезла.