Старейшина и Хараска стояли рядом. Они обводили собравшихся взглядом, не только стараясь убедиться, что данцы понимают, о чём будет сказано, но и чтобы ещё раз запомнить лицо каждого на случай, если тот не переживёт сегодняшний день.
Сулерна не смотрела на старших. Время Этеры, как подсчитали женщины, придёт через неделю, а у Сулерны ближе к вечеру уже начались схватки. Каждый раз она впивалась зубами в платок, пропитанный целебным отваром, но ощущение, будто её вот-вот разорвёт на части, с каждым часом усиливалось.
— Они идут убивать, — не выдержал Эли. — Прямо в глаза нам заявили, что не потерпят, чтобы мы процветали, когда они умирают от голода. Женщин надо…
— Эли, — осадила его Хараска, — не забывай, что врага питает в первую очередь твоя ненависть. Даже сейчас он сидит в центре своей паутины и думает, как употребить нас — и то, что происходит, — во зло. Нас предупреждали об этом, хотя сон и был неясным… — Она замолкла на мгновение и прижала руки к груди. — Если прольётся кровь, — её руки сжались в кулаки, — тогда он победит и Свет угаснет навеки.
Эту новость приняли безрадостно. Побледневший Жэклин впервые за несколько месяцев подошёл к Сулерне. Он не сказал ни слова и не поднял на неё глаза, но, когда она внезапно встала, подставил своё плечо. Мальчишка был так худ, что рёбра торчали наружу.
Нападавшие легко прорвались через жалкие укрепления, возведённые у границ дана. По сигналу старейшины все, даже самые маленькие дети, бесшумно вышли во двор. Несколько захватчиков — те, что были вооружены лучше других, — окружили детей и начали выкрикивать угрозы. Остальные нашли телегу и запрягли в неё перепуганную лошадь — последнюю в дане. Наконец пришельцы быстро разграбили кладовые, так же как гоббы когда-то обчистили их даны.
Повозка укатила, за ней ковыляли женщины и старики, нагруженные мешками. Только тогда заговорил предводитель нападавших.
— Середина зимы, дорогие соседи, — захихикал он. — Вы, конечно, не останетесь сегодня в стороне? В конце концов, все мы тут родственники — пусть и дальние — и в такой день должны собираться вместе!
— Верно. — Спокойствие Хараски сбило спесь с дразнившего, и тот замолчал. — Однако, Вирас, среди нас есть та, которая не может никуда идти. — Она указала на Сулерну. Этот жест был хорошо виден всем, ведь захватчики зажгли много факелов, чтобы убедиться, что в Стирмире наконец восстановлена справедливость.
— Она носит Юржиково отродье! — осмелел вожак. — Повелителю он в своё время послужил, ну и она послужит! Жансо, — обернулся вожак к одному из сообщников, который был таким здоровым, что смог бы, пожалуй, уволочь всё, что они награбили, без коня, — сажай шлюху вон в ту тележку, и поехали!
Жэклин с криком встал на защиту Сулерны, но его отбросили в сторону. Молодая женщина корчилась от боли, однако не издавала ни звука перед людьми, которые были хуже гоббов.
В том году середину зимы справляли не возле зловещей башни. По причине, неизвестной даже празднующим, костёр разложили возле кромки леса. Он разгорелся, как раз когда к толпе присоединился пленный дан Фирта.
Сулерна пришла в себя настолько, что поняла, где находится. Хараска рассказывала про сны. Сулерне и самой привиделся некий сон, о котором не следовало никому говорить, нужно было лишь повиноваться. Возможно, это приказ Зовущей.
Праздновавшие разбили бочонки, которые приволокли из дана, и черпали (некоторые прямо руками) остатки крепкого сидра. Несколько человек собрались у повозки, и вскоре раздался предсмертный крик несчастной кобылы, погибшей от плохо заточенных ножей.
Те, которые поначалу сторожили пленников, начали потихоньку разбредаться и присоединились к разделке конской туши.
Сулерна не удержалась и вскрикнула. Она лежала на двух одеялах с постели Хараски, над ней склонились мать и госпожа Ларларна.
Погруженная в собственные мучения, Сулерна не заметила, как безумное веселье внезапно утихло. Раздался рык гоббов — и крики боли. К собравшимся вокруг Сулерны подошёл Эразм.
Фата с криком бросилась ему наперерез… Тщетно! Один взмах волшебного жезла — и женщина упала на землю, будто от удара невероятной силы. Госпожа Ларларна не отходила от Сулерны, но боль была такова, что роженица не понимала, что происходит вокруг. Откуда-то издалека донёсся детский плач, затем воцарилась жуткая тишина.
Она открыла глаза. Ярко пылал костёр, вокруг него скакали гоббы. Эразм стоял ещё ближе. В руках он держал то, что отнял у Ларларны, и кричал: — Видите, что у меня?! Он станет моей тенью, моим слугой, исполняющим все мои желания! Вы будете почитать его, как моего сына…
Сейчас — да, сейчас! Слава луне, чей закопчённый костром лик освещал все вокруг, её положили на самой границе света и тени, ближе всего к кромке леса. Над ней склонилась Хараска, и Сулерна почувствовала теплоту бабушкиного дыхания.
— Беги, внучка. Мы постараемся их отвлечь. Сулерну все ещё мучили боли, к тому же она потеряла много крови. Но осталась ещё надежда — и жизнь. Её ухватили чьи-то руки, и она со стоном поднялась. Жэклин — маленький, отощавший от голода — вёл её вперёд.
Было слышно, как вдалеке Эразм нараспев произносит заклинания над новорождённым.
Вперёд… кровь сочится между ног, и боль, нескончаемая боль… Кромка леса!
Вдруг позади раздался азартный рёв гоббов. Кровь! Все знали, что она привлекает их больше, чем любые другие следы.
Сулерна пошатнулась, и Жэклин подтолкнул её.
— Вперёд, — повторял он. — Вперёд! Потом его не стало рядом, и Сулерна рухнула на колени. Вперёд — даже если придётся ползти! Она поползла. На самой кромке леса до неё донёсся голос племянника:
— Именем Ветра!..
За этим последовал такой страшный крик, что Сулерна вновь поползла, пытаясь оградить то, что ещё оставалось в её животе.
Прошлое исчезло без следа. Сохранилась лишь цель, и она тянула вперёд, через кустарник и дальше. Самые сильные схватки Сулерна пережидала под укрытием деревьев.
Впереди был свет — не яркий, как безжалостные всполохи огня, а прохладный, будто скользящая поступь луны. Сулерна стонала, но ползла на поляну с огромным Камнем, который манил, манил вперёд. Из последних сил она добралась почти до его подножия.
Её встретил Ветер — и боль затихла.
Изнутри рвалась наружу новая жизнь… раздался детский крик — слабый, недолгий. Сулерна нащупала скользкое тельце и попыталась поднести его к груди, однако ей не хватило сил. Ребёнок протянул руку — и коснулся Камня.
Ветер, благословенный Ветер был больше, сильнее, прекраснее, чем во сне; он окутал, обволок её усталое, умирающее тело…
Высокая тень упала из-за деревьев. Огромной мохнатой рукой Ханса бережно взяла плачущего человеческого ребёнка и приложила к груди.
Секунду лесная женщина не отрываясь смотрела на Камень. Мёртвое тело родильницы… Когда девочка вырастет, она совершит положенные погребальные обряды. Теперь же её матерью стала дочь леса.
Часть вторая
17
— САССИ! Сасси! Опять ночные волки научили тебя всяким штукам!
Девушка оглядывалась, но ничего не было видно, только стволы деревьев заслоняли небо и то тут, то там из земли торчали поросшие мхом камни.
— Сассси-и-и!
Девушка упёрла руки в боки и приплела к своему голосу голос Ветра — она знала, что никто из лесных людей не может противиться его зову. Хотя, конечно, когда играешь в прятки, это не что иное, как жульничество.
Пушистая малышка неохотно вылезла из идеального укрытия, где её коричневый мех совершенно сливался с деревом. Она волочила ноги и обиженно хмурила брови, но всё-таки подошла к Фалисе. Девушка протянула руки — и Сасси, быстро забыв обиду, побежала обниматься и слушать, какая она хорошая девочка, но все равно нехорошо убегать от Фалисы, которая ищет её уже почти целое утро.
— Сасси прячется — ты ищешь, — заулыбалась малышка. — Ты плохо прячешься, слишком белая кожа, её далеко видно. — Она погладила девушку по голой руке. — Тебе нужен мех!