— Красава!
Парень следил за его усилиями — на полу оставался широкий мокрый след.
— Если что, я не приверженец нудизма, — повернулся он, ничуть не смутившись, и показал на щенка. — Я не виноват.
— Забей! — махнула рукой Катя, рассматривая его с интересом. Вино позволяло забыть о ложной скромности, да и вообще смотреть на такое тело — сплошное удовольствие. — Мне кажется, или для человека с твоими возможностями ты не сильно избалован? Кофе — растворимый, за водой сбегал, продуктовую корзину, помнится, как по списку, закупил.
— Так я не из богатой семьи, — занял он снова свой стул. — К роскоши не приучен. Всё привык делать сам. И добиваться всего сам. Не вижу смысла меняться. И пока у власти, тоже стараюсь не жиреть. Твёрдая уверенность в том, что это временно, и не даёт расслабиться.
— Очень дальновидно.
— Скорее реально, — он снова встал, и, подтверждая свою хозяйственность, поставил тарелку в мойку. Даже воду включил.
— Оставь, я сама уберу, — обернулась Катя.
— Хорошо, — закрутил он кран и показал на кровать. — Тогда, если ты не возражаешь…
— Не возражаю, — встала Катя и оказалась прямо у него на пути.
Вино, не вино, а мимо Глеба равнодушно пройти Катя не смогла. Судорожно вздохнула, натолкнувшись на его грудь. И он замер. Замер и тоже задержал дыхание.
Снова перед глазами ямочка между выпирающих ключиц, и пульсирующая вена на шее. Это было выше её сил — не прижаться к ней губами, не почувствовать её вкус.
— Ну, и что ты делаешь? — отклонил Глеб голову, мучительно выдыхая.
— Догадайся, — оставляя влажную дорожку, двигалась Катя губами от одной его ключицы к другой.
— Заметь, не я это начал, — остановил он девушку и приподнял её голову за подбородок. — Но ты же понимаешь, что…
— Хватит болтать, господин мэр, — перебила его Катя и потянулась к его губам.
Боже, как же он хорошо целовался! Но как же сейчас ей этого было мало. Голова кружилась, одежда мешала. Она отступала к кровати, скидывая вещи на ходу.
Катя ненавидела эту кровать, скрипящую и постанывающую громче неё. Кровать отвечала ей взаимностью, впиваясь пружинами в лопатки, но не сдавалась. Кровать мужественно выдержала первый заход, а во второй прогибалась под спиной Глеба. И Глеб не давал расслабиться им обеим. Их стоны становились двухголосыми и ритмичными, а он останавливался и, меняя позу, добавлял что-нибудь ещё: нежные поглаживания, влажные прикосновения, томительное бездействие.
И Катя задыхалась от желания "ещё". Ещё сильнее, ещё глубже, ещё раз.
И в этом трепетном предвкушении Глеб не давал ей возможности ни думать, ни сомневаться, ни чувствовать что-то ещё, кроме своего тела, пока Катю не накрыло, словно морской волной. Словно она тонула, но в этом плавном оглушающем погружении была бесконечно счастлива и только одно чувство пробилось к ней сквозь толщу беспамятства — желание принадлежать только ему, тому, кто утопил её сейчас в этой бездонной глубине. Навсегда. Без остатка.
Катя почти не помнила, что было после. После было так неторопливо и неважно. Его плечо, надёжное, приручившее. Завоевавшие её губы. И тяжёлая рука, спокойная, уверенно взявшая её в плен. Каждая клеточка Катиного тела теперь стала его территорией. Каждый вздох — его укрощённой стихией. Глеб не сломил, он убедил её покориться. Не подчинил, а выпустил на волю, и этим добился полной и окончательной победы.
Катерина проснулась, когда томное солнце уже вставало над сонным миром.
Глеба не было. На столе лежала нацарапанная на салфетке записка: «Не хотел тебя будить. Позвони».
Безумие этой ночи ещё будоражило кровь, и она тут же набрала номер Глеба.
— Да, — ответил он настороженно.
— Я не знаю, помните ли вы. Это Катя. У нас вчера был неплохой секс.
— Катя?! — деланно удивился он. — Вчера? Не так давно, надеюсь что-нибудь всплывёт в памяти. Помню пьяную девушку. Сырые пельмени. Пересоленный салат, — он тяжело выдыхал, словно делал какую-то тяжёлую работу. — А вот неплохой секс… хм… помню отличный, сумасшедший, необузданный. Неплохого… нет, определённо не помню.
— Пока я не протрезвела, я хочу тебе сказать. Глеб… ты — лучший, — улыбнулась Катя. Она упала на кровать с телефоном в руках и вдыхала запах, оставшийся после него на простынях.
— Ты тоже была ничего, — улыбнулся он в ответ. — Но имей в виду, что это ничего не значит.
— Нет, нет, больше никаких претензий, — поднялась она выше на подушку. — Спасибо!
Она слышала, как ритмично Глеб выдыхает.
— Ты там пресс что ли качаешь?