На одном документе Доронин сосредоточил особое внимание — он говорил о Федоре как о человеке храбром, самоотверженном. Это была докладная записка командира части на имя командира дивизии. В ней рассказывалось о том, как старший лейтенант Голубенко с небольшой группой саперов под бешеным огнем вражеских батарей наводил переправу через реку Ингул. Трижды в сутки фашистские снаряды прямым попаданием разрушали переправу, и трижды саперы во главе с Голубенко восстанавливали ее под непрерывным обстрелом. А когда взрывом бросило в воду последних двух саперов, Голубенко спас одного из них, затем попросил у командира роты трех солдат-добровольцев и пополз на переправу в четвертый раз, чтобы снова починить ее...
Личное дело Голубенко не было распухшим, в нем не было ничего лишнего, и все, что попадало сюда, подкалывалось, безусловно, другими людьми, без участия Федора. Он, как видно, очень мало интересовался этой папкой, никогда в нее не заглядывал, потому что в ней, например, числился только номер приказа о присвоении ему очередного звания инженер-капитана, а выписки из него не было. Если бы Голубенко был в этом заинтересован, можно было бы запросить из части и подколоть к делу.
Доронин обратил на это внимание только потому, что папка с личным делом Солода была, наоборот, распухшей от бумаг, толстой, как мертвая камбала, которую выбросило на берег штормом. В ней были тщательно собраны и подшиты все до одного приказы о постепенном продвижении Солода по служебной лестнице, о награждении его орденами, характеристики из каждой части, где ему довелось служить. Встретил здесь Доронин и ту военную характеристику, в которой рассказывалось о спасении знамени полка. Была здесь выписка из истории болезни, гласящая о тяжелом ранении, а также характеристика из госпиталя, — в ней говорилось, что подполковник Солод при лечении проводил активную политико-воспитательную работу среди раненых бойцов и офицеров...
Доронин сам с уважением относился к документам, которые отражали жизненный путь человека, но его удивила привычка Солода страховать каждый свой шаг какой-нибудь бумажкой. Удивительно, ведь Ивана Николаевича нельзя назвать бюрократом относительно других. Откуда же этот бюрократизм по отношению к себе лично?..
Выйдя из военкомата, Доронин пошел по улицам города, размышляя над делом Солода, с каждой бумажкой которого он внимательно ознакомился. Дело было такое солидное и педантично основательное, что сама эта основательность привлекла к себе внимание Макара Сидоровича.
А может, такая щепетильность продиктована военной специальностью Ивана Николаевича? Ведь интенданты хорошо знают цену бумажке, скрепленной гербовой печатью. Возможно, что так...
Макар Сидорович с тревогой подумал о том, что ко всем документам Солода он добавил еще один, да еще какой!.. Не ошибся ли он, давая ему рекомендацию в партию? Это его начало серьезно беспокоить. Ведь он с сегодняшнего дня несет партийную ответственность и за его прошлое, и за настоящее, и за будущее. Хотя с него не снималась такая ответственность и раньше, но теперь Солод собирался стать членом партии. Макар Сидорович расценивал выдачу рекомендации как нечто большее, гораздо важнее, чем связь между родными братьями, между отцом и сыном.
Макар Сидорович редко отказывал людям, обращавшимся к нему за рекомендациями, но после этого ревностно следил за их работой, политическим самообразованием, поведением. И ему пока что ни разу не пришлось краснеть за кого-то из них.
Итак, Доронин чувствовал двойной моральный долг до конца проверить каждый шаг в жизни Солода. Его не удовлетворяло огромное количество различных документов в личном деле Ивана Николаевича. В тщательности Солода Макар Сидорович чувствовал что-то фальшивое, как и в его поведении в последнее время.
Огромные изменения, произошедшие в жизни нашего общества в течение последних двух лет, были не в пользу Солода, а в пользу Козлова. Раньше Доронин не мог и подумать о возможности ознакомления с теми делами, которые находились в железных сейфах КГБ. Даже партийным работникам значительно более высокого ранга доступ к ним был закрыт. Теперь же Доронин с помощью секретаря горкома мог проверить, кто и каким образом отправил Козлова в лагерь.
Если письма, о которых упоминал Козлов, окажутся анонимными, это только поможет разоблачить Солода. Человек с чистой совестью никогда не боится назвать свое имя. А установить настоящее имя анонима, когда он ограничен определенным кругом людей, не слишком трудно.