Кузьмич поднялся на невысокий холм и остановился, тяжело дыша. Старый он уже стал. Старый, полынь-трава...
Около него закрутило мелкую пыль, ударило ветром в лицо. В ушах свистело, кончики усов отбросило на щеки, будто чьи-то невидимые руки их гладили. Ветром донесло родной заводской дымок. Кузьмич вдохнул полной грудью запах раскаленного железа, ощутимый тому, кто привык к нему с детства. Сердце забилось ровнее, дышать стало легче.
Кузьмич постоял еще немного и пошел к заводским воротам, навстречу ветру, что играл его усами, приятно щекотал ноздри, наполнял грудь знакомыми запахами.
«Ничего, что старик, — подумал Кузьмич. — Старый конь борозды не портит. Посмотрим, Николай, чья возьмет!»
Вадик, как они и условились, ждал его у проходной. Когда приблизился Кузьмич, мальчишка сразу понял, что дедушка в хорошем настроении, а это очень важно, потому что Вадику хотелось заглянуть в каждый уголок на заводе, расспросить обо всем...
Настроение у Кузьмича было действительно хорошее, его не смогло испортить даже раздражение оттого, что он не отказался от неожиданной шахматной дуэли с Сотником.
Обзор, конечно, начался с мартеновского. Разве Кузьмич мог согласиться, что есть на заводе другой цех, равный по своему значению мартеновскому?
— Наш цех — сердцевина завода, — гордо объяснил Кузьмич, идя с Вадиком по колеям, пересекающим серый бетонный пол цеха, как стальные струны огромных цимбал. — Все начинается с мартеновского. Сталевар среди рабочих, как академик среди ученых... Должен знать гораздо больше. Тут тебе и химия, и физика, и...
Кузьмич запнулся, не зная, какую бы ему науку, обязательную для сталевара, еще назвать.
— И теплотехника, — подсказал Вадик, ослепленный пламенем, выбивающимся из завалочного окна печи. — Таблица логарифмов, квадратный корень... Правда?
— Конечно, сталевару всегда приходится заглядывать в корень, — ответил Кузьмич, округлив фразу так, чтобы она была правильной в каком угодно смысле.
Но Вадику и в голову не приходило, что Кузьмич меньше знаком с науками, о которых говорил, чем он, школьник. И сам Вадик пока что думал о таблице логарифмов, как о чем-то загадочном, что должно открыться для него через год-два. А для дедушки все это, конечно, легко — как жареные земляные орехи щелкать!..
Как же тут обойтись без таблицы логарифмов? Вот видишь, какой кран под потолком бежит! А вот машина зазвенела, предупреждая, чтобы они сошли с рельсов. Большая, как стальная гора. Это, конечно, и есть завалочная...
Они осмотрели литейный пролет, насадки, котлы для получения пара. Все это показалось Вадику таким грандиозным, загадочным, сложным, — мало одной жизни, чтобы узнать, понять, докопаться до последнего винтика... И именно эта загадочность привлекала, восхищала Вадика, давала толчок его юношеской фантазии. Но еще больше все это пленило воображение парня, когда дедушка рассказал, как они во время оккупации обманывали немецкого коменданта.
— Пустили было две печи. Поздней зимой... Согнали нас, — давай сталь, русише швайн! Иначе — пулю в затылок. Помнишь, что они сделали с Макаром Мазаем?.. Я его хорошо знал. И у нас было то же самое. Отец Федора Павловича плюнул коменданту в лицо. «Вот тебе наша сталь, шмаркун фашистский!..» Расстреляли ночью. Хотели было в печь бросить, но испугались нашего брата... Ну что же, думаем, — надо действовать хитрее. Нет резона всем погибать. Послали на шихтовый надежных ребят. А они нет-нет, да и подкинут в мульду большую льдину... Один взрыв, второй... Ищут на заводе взрывчатку, а не знают, что та «взрывчатка» под ногами поскрипывает. Так у них ничего и не получилось.
Прокатный Георгий Кузьмич показывал неохотно.
— Сам же о корне говорил. А корень — это мартеновцы. Прокатный — это пекарня, выпекает всякие там лепешки из нашего стального хлеба. А где корень хлеба — в пекарне или в борозде?.. Правда, есть такие, которые думают — хлеб, как груши, на деревьях растет, а сыр из вареников пальцем добывается. Или, увидев живую корову — просят хозяев: «Надоите нам, пожалуйста, кефира...»
Но как это ни злило Кузьмича, а прокатный цех увлек Вадика значительно больше, чем мартеновский. Все здесь — от нагревательных печей до рольганга, по которому постоянно несутся извивающиеся огненные змеи, — казалось Вадику фантастическим, сказочным, происходящим не на земле, а в каком-то другом мире, куда открывается доступ только исключительным людям.