Он засмеялся грудным басовитым смехом:
— Значит, познакомились с огнеупорным профессором?.. Ну, ну... Мне рассказывал Лобов. Вы никуда не спешите?
Виктор озадачено оглянулся, ища глазами, кого касается этот вопрос. А когда понял, что спрашивают его, растерянно пожал плечами.
— Вот и хорошо... После вчерашней битвы я, кажется, имею право немного отдохнуть и посудачить с земляком. Я же те земли когда-то босыми ногами топтал. Один кулак почти отослал на тот свет. Но ничего, выдыхал... Значит, вы лежали у Лобова?
— Да-а, пустяки, — смутился Сотник.
— А я хотел уже с милицией разыскивать. Мне написал Горовой, что вы почти бежали из больницы. Видно, вы ему понравились. Я знаю старика. Он не очень щедр на похвалы... Расскажите об опытах Гордой. Горовой придает им серьезное значение.
Выслушав подробный рассказ Сотника, Швыденко задумчиво сказал:
— Кустарщина... Надо поставить опыты на промышленную ногу. Талант не может развиваться, отгораживаясь от коллектива. Время талантливых одиночек прошло. Талант, помноженный на волю и энергию коллектива — это залог прогресса...
— Доронин пригласил группу научных работников из института... Уже закончена подготовка одной печи. Но мы не можем получить новых огнеупоров. А без них...
Швыденко снова засмеялся довольным смехом победителя:
— Вы бы видели этого жреца на совещании в ЦК!.. Было на что посмотреть. Лицо переливалось всеми цветами радуги. Алело, синело, желтели... Так и летели павлиньи перья, так и летели!
Значит, пока Виктор лежал на лобовском диване, десятки других людей занимались харьковскими огнеупорами? Но кто же дал толчок этому делу? Неужели Лобов?
А может, письмо Горового? А может, сам Швиденко? Или все вместе?..
Но Швыденко, прочитав в его глазах молчаливый вопрос, продолжал:
— Вам повезло. И мне тоже. Вы прибыли как раз на кульминацию борьбы. Комиссия ЦК пересматривает все эти горе-тайны. Готовит материалы к съезду.
— Но почему профессор Черепанов боится рассекречивания харьковских огнеупоров? — Поддаваясь настроению дружеской беседы, спросил Сотник.
— А как вы думаете? — Бросил на него веселый взгляд Швыденко и сразу же начал объяснять: — Пока они лежали под замком, Черепанов не терял надежды, что о них забудут. А ему этого и надо. Он любит говорить: тайна, известная десятку людей, перестает быть тайной. Но авторитет перестает быть авторитетом, если становится очевидной его творческая немощь. На фоне огнеупоров лаборатории профессора Дубко все, что делал Черепанов — детский лепет...
— Неужели ради мелких эгоистичных интересов...
Но Швыденко думал о другом, и Виктор оборвал свой вопрос на полуфразе.
Взяв со стола какую-то бумажку, заместитель министра протянул ее Сотнику:
— Вы как себя чувствуете?.. Может, полечиться надо?
— Нет, нет, — вырвалось у Виктора. — Я вполне здоров.
— Смотрите, чтобы не было хуже... Тогда вот вам письмо директору Харьковского института... Пусть профессор Дубко пошлет на помощь изобретательнице кого-то из своих ассистентов. С огнеупорами дело решенное. Он был на совещании в ЦК, все знает. Езжайте и готовьте новые эксперименты. А вернетесь в Москву — сразу же заходите. Расскажете, что из этого получилось.
Затем Швыденко согнулся над ящиком стола и долго в нем что-то искал. Достав небольшую фотографию, он подал ее Сотнику.
— А это уже личная просьба. Горовой просил прислать фото. У него такое во время войны пропало. Если не помешает, передайте, пожалуйста.
Длинные кирпичные корпуса, одетые в леса. Дымоходы мартенов, но они еще не дымят... На лесах стоят трое. Один скуластый, в неизменном кожаном реглане. Это Горовой в расцвете своей мужественной молодости. Второй высокий, застенчивый, не знает, куда девать огромные мозолистые руки. Это Швыденко сразу после рабфака. Третий крепкий, с львиной головой и незабываемыми усами. Он широким жестом правой руки обводит здание... Это Серго Орджоникидзе.
Виктор, вставая, подумал:
«Вот так всю жизнь на лесах...»
В тот же день Сотник выехал в Харьков.
42
Вера понимала, что она навсегда потеряла Колю. Нечего было и думать о том, что перед ним можно еще извиниться. Слишком большая ее вина. И для чего ей нужен был Сумной? Она позвонила ему лишь по той простой причине, что привыкла клин выбивать клином. После ссоры с Колей настроение у нее было тяжелое, давящее. Вера думала, что Коля придет в тот же вечер. Но прошел один вечер, другой... Оставаться наедине со своим тяжелым настроением она не могла. Надо было поделиться с кем-то, вылить кому-то всю злость на Колю. Солод к ней уже не приходил, да и не годился он для такого разговора, — он бы отнесся к ее переживаниям с присущей ему иронией. А Вера не хотела, чтобы он смеялся над ней. Сумной считал себя ее давним другом. Он тоже холодноватый и легкомысленный, но у него есть сердце, во всяком случае, когда речь идет о Вере Мироновой. С женщинами она не дружила. Итак, выбор был ограничен.