— Так какого же вам повидла, уважаемый товарищ?
— Я же сказал — лучшего! — Гордо отвечает Горобец.
— А вы сами посмотрите, из какой бочки взвесить.
Подошел Горобец к прилавку, заглядывает в бочки, нюхает. В одной бочке — рыжеватое, а во второй — зеленоватое. Это рыжеватое он как-то уже пробовал, а зеленого — еще ни разу...
— Зеленого мне. На все деньги.
Саливон Загреба отвешивает ему полтора фунта зеленого мыла, а сам еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. Иван не выдержал — выбежал из-за прилавка, так смех душил. Взял Горобец свое «повидло», вышел из магазина и сразу же запустил руку в него. Полгорсти зачерпнул — и в рот... Сколько он проглотил — неизвестно, только сразу его стошнило. Склонился у стенки, натужно выбрасывает из себя все, что ел, а старый и молодой Загребы хохочут, так что лавочные полки трясутся.
— Полакомился то-ва-рищ, — пискляво восклицает Саливон, упав огромным животом на прилавок.
Но вот в магазин вбежал красный от гнева Антон. Как ударит своим черным кулачищем по прилавку:
— Слушай, хозяин!.. Не позволю тебе над сельским пролетариатом издеваться!
— Да ты в своем уме, Антон?.. Опомнись. За что человек деньги платит, то я и продаю. А съест она его или голову помоет — это не мое дело.
— Кончилось ваше царство. Теперь мы хозяева, а не вы. Расчет!
Старший Загреба даже побледнел.
— Да бог с тобой. Молотьба в разгаре...
— Расчет! — Не унимал ярости Антон. — Тот сам свинья, кто другого человека свиньей считает.
Иван не выдержал — выскочил из-за прилавка, бросился с кулаками на Антона. Но отец успел перехватить его руку.
— Успокойся, сынок. — А потом обратился к Антону: — Нельзя же так, Антон. Хоть о себе подумай. Зимой на молотилке ничего не заработаешь.
— На завод пойду, — ответил Антон.
— Что ты придумал?.. Чтобы я перед этим сопляком извинялся?
— Не хотите — расчет.
Долго мялся и переминался с ноги на ногу Саливон. Но ничего не поделаешь — пришлось просить прощения у Никиты. Народу собралось — игле упасть негде. А Саливон, красный, как рак, умоляет Горобца:
— Прости. Я не хотел... Это я по невнимательности. Задумался о своем.
— А хохотали чего? — Послышалось в толпе.
— Но потом уже смешно стало.
— Плохие смешки! Мужик, конечно, дурак. Где ему знать барскую еду? Когда хлеб с мякиной — и то хорошо...
— Прости, Никита. Честное слово, я не хотел...
Сошлись на том, что Саливон раздаст ящик полтавских пряников всем друзьям Никиты.
А Иван стоял бледный, весь напряженный, готовый броситься и на отца за его уступчивость, и на Антона, и на Никиту, и на всех тех оборванцев, что его окружали. Как он сейчас ненавидел их!
Дома он спросил у отца:
— Папа, разве Антон — один? Ну, нанял бы ты другого.
— В том-то и беда, сынок, что он не один. И главное — он правду говорит, их власть.
Но лучше отца объяснил ему все, что происходило в селе, младший брат отца, дядя Никифор. Ему пришлось долгое время скрываться у Саливона, потому что в том селе, где он жил, все его знали как лютого петлюровца. Никифор воспитывал в племяннике ненависть ко всему советскому, большевистскому. Слова дяди глубоко запали в душу молодого Загребы. Почва для посева был подходящей, всходы не заставили себя ждать.
Вскоре Ивану пришлось быть свидетелем еще большего унижения отца.
В селе открылся клуб. Появились свои комсомольцы. Верховодил ими Антон. Решили поставить «Наталку Полтавку». Услышал об этом Саливон. Как-то пришел домой, говорит жене:
— Ну, жена, надо нам с ними дружно жить. В актив записываюсь. Уже говорил с Антоном. У них как раз нет никого на роль Возного. А я в молодости играл в благотворительных спектаклях. Ничего не поделаешь. Попал между волков — учись выть по-волчьи. Как-никак, а на мою сторону хоть маленькая гирька упадет... Антон говорит, что в их спектаклях никому играть не возбраняется.
А через месяц ходило по сцене бочкообразное чучело и горланило:
Иван сидел на задней скамейке и горел от стыда. И вдруг произошло нечто невероятное — с Возного свалились штаны...
Пытаясь убежать за кулисы, он так запутался в них, что грохнулся на пол сцены, так что стены ходуном заходили. Если бы у Ивана сейчас был обрез, он стрелял бы в каждого, кто смеялся с его отца. А хохотали все.
Иван вышел из клуба, побежал домой. Зашел в дом, в темноте на полке нащупал бутыль с водкой, наполнил до половины тяжелую медную кружку.