Я не желал разговаривать с ним, но всё же мы постояли несколько минут посреди тротуара, мешая прохожим и неловко обмениваясь малозначащими словами.
— А знаешь, — сказал Солтуз, пряча почему-то глаза, — Лиза Петрова ушла в монастырь.
— Да? — спросил я, взглянув вверх, где сероватое небо пересекали троллейбусные провода, затем переведя взгляд на огромную витрину на противоположной стороне улицы и на чёрные босые манекены, сидящие в ней, затем уставившись на брюки Солтуза, порванные буквой “Г” и аккуратно заштопанные.
— Давно? — спросил я.
— Года два назад, — ответил Солтуз.
Попрощавшись с Солтузом и сойдя с Тверской, я шёл некоторое время переулками любимейшего из городов по направлению к центру, затем торопясь, почти бегом, снова выскочил на Тверскую и, поймав такси, поехал в гостиницу.
В номере, не снимая плаща, я сел к телефону и довольно быстро узнал телефоны всех Кобриных, проживающих в Томске. Через несколько минут мне ответила Анна Михайловна, мама Игоря Кобрина.
— Игорь в больнице, — сказала она, как говорят о чём-то тяжёлом и неприятном, но давно привычном.
Я в это время глядел в окно номера на остывающий в жиденьких тучках и городских дымах закат.
— А что с ним? — глупо переспросил я.
Анна Михайловна заплакала.
Некоторое время я слушал короткие гудки, затем повесил трубку.