У меня начинало падать настроение.
Все уже были довольно сильно пьяны. Гамлет казался несколько раскисшим, что с ним бывало крайне редко, Ваня спал, Катя, встретившая меня сегодня надменным взглядом и потом немного отошедшая и хохотавшая вместе со мной, снова смотрела на меня с какой-то ненавистью, на ухо шепча что-то Лизе; Лиза, с незнакомым мне до тех пор выражением на лице, каким-то покорным, снисходительным и далёким одновременно, больше молчала, и вид у неё был такой, словно она собиралась вот-вот встать и уйти; говорили же в основном Елена, я и Кобрин.
Отвратительный запах тархуна, как мне казалось, шёл теперь отовсюду — от стаканчиков, от покрывала кровати, на которой мы с Еленой сидели, от пыльных тёмно-бордовых штор, наполовину закрывавших окна, от крошечных кроссовок Гамлета, выглядывавших из-под соседней кровати, даже от свитера Лизы и рук Елены. И вместе с тем странно обострились и все другие запахи. Слышен был запах немытого холодильника, сладковатых духов Елены, чем-то кислым несло от Кобрина, чужими руками пахли костяшки счётов, всё ещё лежавшие грудой в вазе на столе, и от меня, от моего тела, откуда-то из-под мохнатого бело-розового свитера и любимой моей старой рубашки с погонами и клапанами — пахло Лизой.
Мне хотелось уйти, или исчезнуть, или закрыться где-нибудь подальше ото всех с Еленой.
Елена гладила меня по спине, плечам и, увлекаясь, начинала ласково проводить рукою по щекам и шее. “Чёрт меня побери!” — думал я.
— Как она тебя гладит! — сказал, прекратив содрогаться, Кобрин. — Никогда не видел, чтобы кого-нибудь так гладили. И ты мог обидеть эту женщину!
— Кобрин, не лезь, — сказал я.
Он следил за движениями руки Елены так, что мне казалось, что мы оба, я и Елена, сидим перед всеми голые.
— Не надо, — с раздражением сказал я Елене, снимая с плеча её руку.
Кобрин продолжал смотреть — теперь уже на Елену и с какой-то, что ли, ревностью. Он, никогда не обладавший Еленой, ревновал её ко мне, правда, по-своему, по-кобрински, со сдвигом и полубезумной ухмылкой.
Я хорошо помню, как месяц или два назад, вернувшись вдруг в комнату Кати, где мы тогда жили, я обнаружил её запертой, зная при этом, что Елена должна была меня ждать, — мы куда-то собирались уходить. На стук мне открыли, но не сразу. Открыла Елена, немного растерянная. В глубине комнаты, опершись обеими руками на поверхность стола, полуоборотясь и по-волчьи осклабляясь, стоял абсолютно трезвый Кобрин с совершенно ненормальными глазами. На столе розовела бутылка какого-то ликера, которой не было, когда я уходил.
— Зачем ты закрыл дверь? — спросил я у Кобрина, не сомневаясь, что это сделал именно он.
— Чтобы никто не вошёл, — ответил Кобрин, — и не подумал ничего плохого об этой чудесной женщине.
Я в тот день убедился, что несмотря на ту силу притяжения, которая, вне всякого сомнения, существовала между мной и Кобриным, он, конечно же, не мог быть мне другом. Да и мог ли он быть чьим-либо другом вообще? А я?
12
— Что-то у тебя, Гамлет, тут как-то беспонтово, — сказал Кобрин, на секунду оторвав глаза от Елены.
— Ну иди туда, где понтово! — начала закипать Катя.
— А тебя, женщина, никто не спрашивает, — сказал Кобрин.
— Давай-ка ещё выпьем, — сказал я.
Именно сейчас мне не хотелось скандала и тем более драки.
— Кобрин больше не хочет пить, — сказал Игорь о себе в третьем лице. — Кобрин вызывает Ширяева на дуэль!
— На мясорубках? — спросила Елена.
— Вас, Прекрасная Дама, Лена, если не ошибаюсь, тоже не спрашивают.
— Игорь, хватит хамить, — сказал я.
— Пошёл вон! — закричала вдруг Катя.
Кобрин не обратил на неё никакого внимания.
— Мальчики, какой стыд! — пыталась театрально шутить Елена.
— Да, на дуэль, — сказал Кобрин с как бы внезапно ввалившимися и заблестевшими в глубине глазами. — Проверим, чья кровь крепче, — добавил он шёпотом. — Кто кого переторчит, а?
На какое-то мгновение, если мне не изменяет память, я испугался. Ещё сегодня утром у меня были другие планы.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я.
Лиза, я чувствовал, с любопытством следила за нами.
— Наберём водки, дури, и будем торчать по-честному, до отказа. Кто первый испугается? Торчать на всём… Короче, узнаем, кто круче нарезает.
“Чего ты хочешь?” — хотелось спросить мне Кобрина. Я чувствовал только, что его гнетёт что-то и ему зачем-то нужно со мной столкнуться. Именно почему-то со мной. Но насколько он серьёзен и что мучает его? Почему ему так хочется проверить себя и меня и почему он смотрит таким диким взглядом? Какой реванш он желает взять, не мучает ли его какой-либо афганский грех, проявленная трусость, например? Или это просто неутолимая ненависть вернувшегося…