Так что жил народ в Торинграде хорошо, зажиточно, князя своего уважал, но не любил. Ибо память у народа длинная, помнили люди, как пришел князь Торин на землю их пращуров [5], сколько крови людской пролил не ради славы ратной, а для подчинения земли русов. Но битвы и сечи — дело хорошее, однако жить люду хочется мирно, растить детей и радоваться каждой весне, и ежели мир и покой дает чужестранец, видимо, такова воля богов.
Князь Торин, если и догадывался об истинном отношении к себе торинградского люда, вида не подавал. Ведь много есть разновидностей счастья людского, но для князя Торина высшим счастьем на земле этой бренной был княжеский престол. Он отвоевал его в сече лютой, и за шестнадцать солнцеворотов [6] возвел свой град, свой Торинград, свою отраду и гордость. И не было для князя Торина приятнее зрелища, чем крепкие стены Торинграда, вспаханные и засеянные поля, амбары, полные шерсти овечьей и осознание того, что всё это богатство его.
Князь Торин был уже не молод, но старость еще не заявила на него свои права. Морщины бороздили его лоб и щеки, но волосы еще были русыми, хотя кое-где в княжеской шевелюре проглядывали серебряные нити. Было во всем его облике что-то чужеземное, не славянское, и каждый, кто его видел, не сомневался, что перед ним норманн. Хотя за долгие годы, проведенные на Руси, князь Торин сильно изменился: перенял славянских богов, одежду, волосы стал стричь коротко, в осанке его появилось что-то княжеское, прямое, благородное. Единственное, что осталось неизменным, — это глаза, серые, холодные, жестокие глаза, в которых никогда не бывает сочувствия и сострадания к ближнему.
Может быть, именно из-за этих жестоких стальных глаз ни одна баба в Торинграде не хотела оказаться на месте княгини Марфы — жены князя. Что-то было во внешности Торина такое, что отваживало от него женщин, ни одна девка теремная не пыталась завлечь своего господина. Они обычно сторонились своего князя, старались не попадаться ему на глаза, а те, кого избирал сам князь, вопреки всему считали это не честью, а страшной повинностью.
Каждый день объезжал князь Торин свои владения — это был особый ритуал для него, словно каждым новым днем в зыбкой утренней дымке он подтверждал свои права на эту землю. Завидев вдали его статную, ладную фигуру на гнедом жеребце по кличке Ветер, люд начинал кланяться в пояс своему князю, ибо, если проявить недостаточное почтение, князь может осерчать, а гнев его никто не хотел испытать на себе.
Это погожее весеннее утро не стало исключением, князь Торин в сопровождении двух своих рынд [7] объезжал земли торинградские. Рынды следовали на почтительном расстоянии от князя, их присутствие было вызвано скорее желанием князя Торина подчеркнуть свою важность, нежели необходимостью. За все шестнадцать солнцеворотов ни единого раза никто не покушался на земли Торина, а тем более на его жизнь, но князя это нисколько не убеждало в безопасности, он всегда ждал вражеского нападения.
Гнедой жеребец князя Торина — Ветер увязал копытами в грязи, поэтому ехать приходилось медленно. Наверное, эта медлительность заставила князя Торина задуматься о былом времени, о прожитых годах и вспомнить свой долгий и такой трудный путь к престолу княжескому.
Человеческая память — штука странная, со временем из неё стирается всё плохое и вспоминается только добро, что было в жизни твоей, иначе начинаешь смотреть на события, что происходили с тобой в разные лета. Может быть, поэтому князь всё чаще вспоминал о своей родине — далекой и холодной Норэйг [8], о доме, где он вырос и где хозяином был его отец — конунг Борн Хмельной, и тоска сжимала сердце князя Торина холодной рукой.
Торин Борнсон — пятый сын конунга[9] Борна Хмельного родился в Согне[10] и с детства всей душой полюбил отцовскую землю, полюбил настолько, что больше всего на свете он желал быть на ней хозяином, правителем, конунгом. Но шанс стать наследником отца для младшего сына мизерен настолько, что даже сам Торин понимал — не сменить ему отца в кресле конунга. Однако, лукавые Норны[11] именно Торина, младшего сына конунга Борна, наделили таким редким даром правителя.