Но вернемся к событиям той теплой июльской ночи. Когда я подошел к своему наблюдательному пункту, оборудованному на краю выкошенного поля, уже вернулись бойцы, посланные на розыски командира полка и замполита.
- Нашли?
- Никак нет, товарищ капитан.
Там, у леса, поближе ко второму батальону, говорят, видели, как горел броневичок. А самих никто не видел.
Светало. Противник лениво постреливал, воевать тогда гитлеровцы начинали ровно в семь утра, не раньше. Надо было готовиться к очередному бою. Ни времени, ни возможностей для дальнейших поисков, к сожалению, не было...
На наблюдательном пункте меня ждал красноармеец комендантского взвода Николай Штейн, известный в предвоенные годы боксер, чемпион страны в среднем весе. Мне нравилось его лицо, нисколько не пострадавшее от занятий боксом
("Я потому и чемпионом стал, - шутил он, - что не мог позволить противнику испортить мне физиономию").
Нравилась ладная фигура с мощными мускулами. А больше всего нравились его разумная, я бы сказал, расчетливая храбрость, которую он принес в бой с ринга, находчивость и быстрота реакции.
Мы отправились в 3-й батальон. Им командовал капитан Василий Былинкин. Кстати, Былинкин, участник войны с белофиннами, был одним из немногих, кто в нашем полку имел боевой опыт. Кроме Былинкина и меня раньше воевал еще лишь командир 1-й роты старший лейтенант Титов. Итак, мы шли полем. Утренняя прохлада приятно бодрила. Я предложил Штейну:
- Давай-ка бегом!
Через пять минут мы были на наблюдательном пункте 3-го батальона. Былинкин, такой плотный, что при его небольшом росте он казался толстым, почти круглым, завтракал в только что вырытом окопе. В нем было прохладно, как в погребе, и немного сыро. Круглое лицо комбата с мягким носом и большими глазами было так же невозмутимо, как на старте армейских соревнований по лыжам, где его взвод постоянно занимал первое место.
- Кашки пшенной не хочешь? - приветливо спросил он. - Или, может, чайку?
- Кашки хочу. Чайку тоже. А еще больше хочу уточнить с тобой наши сегодняшние боевые дела.
Договорившись обо всем, мы со Штейном пошли обратно на свой НП. Было около половины седьмого. В небе появилась "рама" - разведывательный самолет противника, высматривавший цели для артиллерии и авиации фашистов. "Рамой" солдаты называли его потому, что он имел два фюзеляжа и напоминал с земли раму.
Ровно в семь, точно по расписанию, появились девять немецких пикирующих бомбардировщиков Ю-87. Пикируя до высоты 80 - 100 метров, они начали обрабатывать боевые порядки полка. Ударили фашистские минометы и артиллерия. Появились фашистские танки и густые цепи автоматчиков. Батальон Василия Былинкина отразил уже несколько атак гитлеровцев, когда его сосед, командир батальона Павел Шурухин, по телефону доложил, что его позиции обходят вражеские танки.
Почти тут же телефонная связь с батальонами и с артиллерийским дивизионом нарушилась. Я подозвал своего связного красноармейца Александра Баранова, в прошлом отличного регбиста:
- Срочно на огневые позиции дивизиона. Сообщите артиллеристам о танковой атаке слева.
Через полчаса, мокрый от пота, с лицом, перепачканным землей, он уже докладывал о выполнении задания.
- Телефонная связь восстановлена. Слева от нас, совсем близко, группа немецких автоматчиков. Идут по ржаному полю.
- Сами видели?
- Сначала они меня, а потом уж я их, - с хитринкой ответил Баранов.
- А почему вы думаете, что они вас первыми увидели? - удивился я.
- Они меня из автоматов неожиданно обстреляли. Надо полагать, увидели.
Бой шел уже около пяти часов. Обстановка все усложнялась. Руководя действиями полка, я держал радио- и телефонную связь с батальонами. Сидя с трубкой у уха, скорее увидел, чем услышал, что мне что-то говорит Баранов, пока он чуть не закричал:
- Товарищ капитан! Да оторвитесь от телефона! Стреляют совсем рядом! Прямо сзади нас!
Мы вылезли из окопа. Метрах в 70 - 80 от него рожь шевелилась как живая. Над головой свистели пули. Надо было отходить к деревне. Я отдал соответствующее распоряжение и крикнул Штейну:
- Бегом! Забирайте телефоны!
Огородами помчались к крайнему дому. С разбегу налетели на высокий частокол и, не задумываясь, перемахнули через него. Обогнув угол сарая, я совершенно неожиданно лоб в лоб столкнулся с фашистом, держащим автомат на изготовку. Мы оба опешили от неожиданности. Но положение гитлеровца было несравненно лучше: у него в руках автомат. Еще доля секунды - и он, наверное, выстрелил бы.
Но в это мгновение из-за моего левого плеча выскочил Николай Штейн и нанес немцу прямой нокаутирующий удар в подбородок. Фашист коротко дернул головой и упал навзничь. Сухой выстрел карабина Штейна - и мы выскочили на улицу.
На противоположной стороне деревни появились красноармейцы. Увидев нас, они быстро подбежали вместе с командиром роты, который по своей инициативе решил прикрыть окраину деревни. Для него так же, как и для меня, появление противника в нашем тылу явилось неожиданностью. Все это могло кончиться плохо. Ведь в полутора километрах отсюда, за перелеском, наш командный пункт. И там полковое знамя. На командном пункте осталась горстка людей. Ясно, что, если фашисты подойдут туда, нашим не удержаться.
Надо было спешить туда на помощь. Кроме того, оттуда можно было вновь связаться с батальонами и руководить боем.
- Баранов!- приказал я. - Давай машину! Едем на КП!
Подошла машина. На ней разместился резерв посыльных - хорошо известные спортсмены легкоатлет Богомолов и гребец Троицкий. Случайностью это не было: в комендантском взводе штаба 6-го мотострелкового полка служили известные спортсмены нашей столицы.
Мы вскочили в машину.
- Гони! - приказал я водителю Федорову.
Оставляя за собой столб пыли, машина помчалась к лесу. Справа показалось несколько фашистских танков. Башня одного из них развернулась в нашу сторону. Однако машина успела скрыться в кустарнике.
В это время раздался стук по крыше кабины. Я открыл дверцу. Бойцы показывали на небо, и я сразу же увидел пикирующий на нас Ю-87.
- Федоров! Выполняй точно мою команду! Давай прямо по дороге, не снижая скорости!
Самолет пикировал на нас. В кузове ребята прижались к кабине. Вот оторвалась бомба.
- Стоп! - приказал я Федорову. Машина замерла как вкопанная.
- Все на землю! Ложись!
Бомба, сброшенная с опережением в расчете на наше продвижение, взрывается метрах в семидесяти впереди.
- В машину! Вперед! - командую я.
Снова полный газ и свист ветра в ушах. Самолет разворачивается. Видимо, летчик здорово разозлился, и вираж очень крутой. На случай, если он разгадал наш маневр, надо остановить машину раньше. Самолет вновь пикирует.
Выжидаю время.
- Стоп!
На этот раз бомба взорвалась метрах в пятидесяти. Пока летчик делал новый заход, машина успела скрыться в лесу. Маневр удался.
Через пять минут мы добрались до командного пункта и организовали круговую оборону. К счастью, немецкие автоматчики и танки прошли мимо.
Кстати, уже будучи командиром полка, а затем бригады и дивизии, я до сорок третьего года ездил только на грузовой полуторке. Думаю, это не раз спасало жизнь и мне и другим. Грузовик меньше, чем легковая машина, привлекает внимание вражеских летчиков, с него удобнее вести наблюдение за воздухом, что в первые годы войны было весьма существенно. А кроме того, в любой момент можно посадить в машину кого надо и сколько надо.
В июле положение на нашем, смоленском направлении еще более ухудшилось. Врагу Смоленск представлялся тем орешком, раскусив который он откроет дорогу к Москве. Здесь действовали 9-я и 3-я танковые группы армий "Центр", 24-й моторизованный корпус, 5-й и 6-й армейские корпуса фашистов.
Наши части дрались поистине не на жизнь, а на смерть. Но потери, понесенные в первые дни войны, серьезное превосходство противника в количестве техники, отсутствие устойчивого фронта стратегической обороны (о чем совершенно справедливо писал в своей книге "Воспоминания и размышления" Маршал Советского Союза Г. К. Жуков), невозможность создать из-за недостатка сил и средств глубокое эшелонирование оперативно-технической обороны, глубокие прорывы немцев, нарушавшие связь с армиями и дивизиями, которые защищали смоленское направление - все это делало обстановку очень сложной и неясной.