– Что, к эльфам, это означает? – спросил он.
– Чародей, – пояснил геносиец.
Пулий задумался, пробуя свое новое прозвище на вкус.
– Как ты это сделал? – снова заговорил темнокожий боец.
Пулий обернулся.
Кобу смотрел на него с уважением. Уважением опытного воина, неожиданно встретившего на поле брани равного себе противника. Уважением, которое впрочем нисколько не помешает воткнуть под ребро нож или свернуть шею при первой же возможности.
Было несложно понять, о чем именно говорит спутник, но Пулий решил не торопиться с ответами. Особенно учитывая то, что в его собственной голове сейчас варилась каша из ингредиентов, половине из которых он не знал названия.
– Ты о чем?
Геносиец буркнул что-то на родном наречии.
– Брось. Ты же знаешь. Я убил своего первого врага, когда мне было двенадцать. Еще до того, как впервые познал женщину. Но мои глаза ни разу не видели, чтобы кто-то протыкал человеку брюхо голой рукой словно копьем. И я повторяю свой вопрос: как ты это сделал?
Больше всего на свете Пулию хотелось бы знать ответ самому.
– Ну, знаешь, это… специальная техника кулачного боя. Нас учили ей на службе. Все дело в замахе. И постановке ног.
Кобу недоверчиво покосился.
– Отчего же ты не сразил своего противника раньше?
И на этот вопрос Пулий хотел бы знать ответ.
– Мы были друзьями… До того как Сабир, – Пулий облизнул губы, даже имя здоровяка отдавало горечью во рту, – решил сломать мне все кости.
Неожиданно воспоминания о том, как Сабир давил его в своих объятиях, вызвали отголосок той силы. Не больше чем эхо, звенящее в горах после громкого крика, но Пулий сразу почувствовал себя сильнее и увереннее.
Кобу понимающе кивнул.
– Мне тоже приходилось отнимать жизнь у друзей. Это тяжело. Потому я перестал их заводить.
Следующие полчаса они шли молча.
Относительно широкая улица постепенно сужалась и вскоре превратилась в кривой петляющий переулок, настолько узкий, что встречные прохожие вжимались в дверные проемы и арки, чтобы пропустить паланкин Маджумдера.
Чем дальше процессия углублялась в Арджубадские закоулки, тем сильнее смешивались стили, времена и эпохи. Большинство домов были старыми и обветшалыми. Штукатурка фасадов осыпалась, оголяя скелет каменной кладки; местами стены покрывала паутина разрастающейся плесени. Заглянув в преимущественно незастекленные окна, можно было увидеть «богатое» убранство местных жителей: голые стены, расстеленные прямо на полу циновки, столы с щербатой посудой.
Во многих домах первые этажи отводились под лавки и торговые палатки. В основном там продавали специи, сладости, овощи да всякую мелочь, нужную для ведения хозяйства. Но внутри одного здания Пулий разглядел прикованных к стенам рабов и выбирающих товар по кошельку покупателей – еще один невольничий рынок.
Канализация представляла собой тянущиеся вдоль улиц желоба, в которые жители выливали нечистоты и мусор, отчего повсеместно возникали засоры, добавляющие к запахам специй и благовоний из торговых палаток вонь жизнедеятельности тысяч людей.
К счастью, в этом старом районе города можно было немного отдохнуть от палящего солнца – дома, хоть и не слишком высокие, стояли так тесно, что в просвет между крышами виднелась лишь узкая полоска неба.
На перекрестке двух улиц собралась толпа с тазиками, кувшинами, бутылями и прочими сосудами. Все хотели набрать воды из уличной колонки. Слуги, что несли паланкин, стали пробираться к перекрестку.
– Дорогу! – закричал Кобу и поспешил в начало процессии, увлекая Пулия за собой. – Освободите проход! – геносиец, не стесняясь, принялся расталкивать людей свободной рукой и ногами.
Никто из горожан, бросавших на него гневные взгляды, так и не решился сказать хоть что-то в ответ. Даже – когда Кобу перевернул только что набранный кувшин. Мужчина лишь поднял сосуд и снова принялся быстро работать рычагом колонки, заставляя мутную воду литься тонкой струйкой из наливного отверстия.
Вскоре процессия Маджумдера снова свернула. Эта улица была гораздо шире и чище. Постепенно менялись и дома. Все чаще попадались особняки со свежевыкрашенными фасадами и крепкими дверями, у которых стояли стражники. Стало ясно – они оказались в районе для богачей.
Паланкин остановился около решетчатых ворот, увитых железными лианами, вперемешку с настоящим плющом. Посередине ворот красовался герб с изображением крылатой змеи. Змея была рыжеватой от ржавчины, а на одном крыле белел птичий помет. Пулий решил, что владелец особняка не слишком дорожит своим благородным именем.