Происходящее напоминало болезнь. Как и все паладины, Ивейн редко болел. Да и то – любая хворь обычно проходила сама собой за два-три дня. Но эта и не думала отступать. С недугом страшнее Ивейн еще не сталкивался.
Каждый день он мечтал о встрече с Кассандрой так, как голодный мечтает о куске хлеба, а затерявшийся в пустыне – о глотке воды. Временами он проклинал ее самыми страшными ругательствами, что приходили на ум, затем, раскаявшись, просил прощения. Одна его часть хотела выбить эти мысли с помощью плети. Или выжечь каленым железом. Но другая – трепетно берегла воспоминания о девушке с зелеными глазами, что подарила ему самые счастливые и самые горестные моменты его жизни.
Когда же, измученный душевными терзаниями, он искал покой во сне – и тогда ему снилась она. А утром, просыпаясь с улыбкой на устах, он стучал кулаком по каменной стене своей кельи, сбивая костяшки до крови, рыдал – от отчаяния и бессилия. Если бы ему предложили пройти тысячу стадий без сапог, чтобы только узреть ее лик – он согласился бы, не задумываясь.
Но было кое-что еще.
Все чаще Ивейн задавал себе один вопрос: знай он тогда, что ищет не только сестру, но и возлюбленную Кассандры, как поступил бы? Стал бы спасать девушку?.. Ответ ему отнюдь не нравился.
Наконец, поняв, что не выдержит нового дня этой пытки, Ивейн решился уйти из Храма ночью и разыскать Кассандру. Он был уверен, что сможет ее найти. Он еще помнил ее запах, не похожий ни на один другой запах. Представлял ее след в Потоке, искрящийся, подобно лунной дорожке на темной глади ночного моря. Ивейн не знал, что скажет ей при встрече, не знал, вернется ли обратно, но знал, что если не увидит ее – сойдет с ума.
Прочитанная в юности книга говорила, что Первородные узнавали свою любовь мгновенно – с первого взгляда. Всего одного мгновения им было достаточно, чтобы определить того, с кем они готовы делить свою бессмертную жизнь. Они верили, что в основе любви лежит Архэ. А значит и суть всего мироздания есть любовь.
Ивейн же понимал, что готов уничтожить весь мир, если это поможет ему быть с Кассандрой. Любовь рвала когтями его сердце, жгла кислотой внутренности, набатом звенела в ушах.
Сразу после вечерней лауды он достал из тайника одежду, которую использовал для ночных вылазок, но, не успев переодеться, почувствовал зуд. Только чесался не какой-то определенный участок кожи, а все тело сразу. Вскоре это нестерпимое чувство переместилось куда-то внутрь его головы. И оно обрело звук. Даже не просто звук – слово.
«Има».
Слово звучало все громче и громче. И вот Ивейн уже не слышал ничего, кроме него. Каким-то чудом даже мысли о Кассандре утонули в этом грохоте. Тогда он пробрался в библиотеку и стал искать ответ, пытаясь понять, что оно означает. Ответ нашелся в старой книге, написанной на мертвом языке. На языке Первородных. Слово это значило – «приди».
Ивейн понял, что должен сделать.
Он бегом бросился обратно в келью. Едва заперев дверь на засов, открыл свой маленький тайник. Сосуд, полученный от Учителя, лежал там, где и был оставлен. Без колебаний Ивейн выпил содержимое.
В груди немедленно разгорелось пламя. Он успел подумать, что принял яд, но… Это было лишено смысла: давший склянку обладал такой мощью, что мог раздавить Ивейна, как жука. Невидимое пламя разгоралось, охватывая все тело, Ивейн упал, не в силах сопротивляться. Когда он почувствовал, что все-таки умирает, боль прекратилась и тесная келья исчезла. А вокруг оказался первобытный в своей красоте лес.
Ивейн еще не видел места прекрасней этого.
Деревья вокруг цвели, что само по себе казалось странным, так как сейчас был разгар лета, и пора цветения давно прошла. На ветках висели яркие фиолетовые, красные и золотистые плоды, различавшиеся не только цветом, но и формой: одни округлые, другие продолговатые. Трава под ногами была мягкая, как ковер, однако под ногами не приминалась. Совсем близко слышалось веселое журчание ручейка.
Ивейн не удержался от соблазна и сорвал один из фруктов – золотистый. Его шкурку покрывал тончайший пушок, как у персиков. И мягким он был, как персик, только по форме больше напоминал грушу. А еще он источал такой запах, что рот мгновенно наполнился слюной.
Ивейн приготовился попробовать фрукт на вкус, как вдруг сзади раздался раскат грома.
– Има! – прогрохотало сразу со всех сторон.
Все фрукты, в том числе и сорванный Ивейном, в один момент загнили и сморщились. От неожиданности плод выпал из руки и разбился совсем не аппетитной рыжеватой кляксой.
Ивейн обернулся.
На поляне стояла одинокая фигура. Лицо (человека?) закрывало свечение.
– Ты заставил меня ждать.
Учитель слегка наклонил голову. Все содрогнулось. По земле пошли глубокие трещины. Трава, миг назад изумрудная, скрючилась уродливой желтой проволокой.
– На колени!
Прежде чем Ивейн успел ответить, невидимая сила подхватила его, согнула ноги и склонила голову.
– Завтра Храм посетит император. Во время визита… его попытаются убить. Будь готов.
Ивейн хотел спросить, откуда эта информация, но та же сила не позволила разомкнуть губы.
– Не подведи меня, – прогрохотал голос Учителя, и все вокруг завертелось.
Как же определить: кто из этих людей – убийца?
Храм едва ли не самое безопасное место во всем мире. А на площади с императором сейчас находятся четверо сильнейших халду и шестьдесят паладинов. Не считая гвардейцев-телохранителей. Кто может быть настолько глуп, чтобы решиться на подобное?
Хотя… не далее чем месяц назад одна девушка сумела облапошить и халду, и паладинов, несущих стражу в ту ночь. Ивейн ощутил, как губы расплываются в улыбке. Он помотал головой, чтобы отогнать некстати нахлынувшие воспоминания.
Есть лишь один способ. Придется рискнуть.
Ивейн открылся Потоку.
Архэ влилась в него невидимой силой, в одно мгновение сделав всемогущим. Теперь он видел и слышал все.
Вот позвякивают медали на генеральских мундирах. Сердце одного из них, того, который полнее, стучит неправильно. Счастье,– если старик доживет до зимы. У второго с ногой не все в порядке – левая порядком подволакивается. Вот хихикнул мальчишка-адъютант, а другой – толкнул его в бок. Один гвардеец сильно потеет – но нет, убийца не он: у парня температура повышена и дыхание хриплое.
Браслет на правой руке начал жечь, но Ивейн пока не был готов отпустить Архэ, он стиснул зубы, терпя боль. Вдруг щекотнуло незримое касание. Осторожно, словно мышь, выглядывающая из норки в поисках опасности, Ивейн обратил взор на группу встречающих магистров.
Молодой мастер – Гней Поликус с ухмылкой смотрел прямо на него.
Холодок страха побежал вдоль позвоночника… Но тут Ивейн почувствовал то, что искал.
Смерть.
Ее зловонное дыхание проникло на площадь.
Оставив страх разоблачения, Ивейн принялся искать источник угрозы. С помощью Архэ он прощупывал одного человека за другим. Стражники, слуги и даже паладины. Кто же замыслил зло? Возможно, он пропустил кого-то. Ивейн снова начал проверять собравшихся людей. Браслет жег все сильнее. Пот щипал глаза и стекал по спине. Рубашка прилипла к телу. Во рту же наоборот – совсем пересохло. Но сейчас нельзя останавливаться. Ивейн чувствовал, что времени почти нет.
И тут его осенило. Вместо того чтобы искать иголку в стоге сена,– не лучше ли потянуть за нитку, что продета в ту иглу? Он изменил тактику и сосредоточился на ауре смерти. Она тянулась из-за пределов площади, рождалась где-то далеко отсюда, очень далеко…
Убийца не здесь!
Его злая воля находилась в паре кварталов от этого места. Как же он собирается?..
Внезапно аура убийцы стала густой и плотной, затем сконцентрировалась в линию, словно кто-то начал ткать из пряжи смерти тонкую нить.
Не теряя ни мгновения, Ивейн прыгнул с балкона прямо в центр монаршей процессии. Два генерала отпрянули, да и сам император вздрогнул. Ближайшие гвардейцы замахнулись алебардами. Но для Ивейна время текло по-другому. Он бросился к императору – и тут вдалеке прозвучал выстрел.